ТАТЬЯНА МОРОЗОВА
АППИЕВА ДОРОГА
Сборник эссе
АППИЕВА ДОРОГА
Почему не бывает сейчас таких ледоломов, что будили заашкадарских жителей в предрассветный час в годы моего детства? Гул и грохот входят в сон, расшатывают его, вскрывают, и просыпаешься с радостным чувством свершающегося обновления. "Идем смотреть ледоход", - говорил отец. На меня надевалось крошечное пальто из красного плюша, и мы шли туда, где летом была паромная переправа. Люди толпились по берегу и активно переживали то, что происходило с рекой. Крошились протоптанные за зиму темные тропки, стремнина словно выгибала спину. Льдины наползали друг на друга, под восхищенное дружное "ах!" вставали на ребро. Мальчишки, конечно же, прыгали на ледяной кромке, еще не отошедшей от берега, а некоторые озорники, пренебрегая грядущей отцовской поркой, пытались прокатиться на проплывающем белом островке.
Главным на берегу был голос реки, он заполнял все мыслимое пространство.
Иду сейчас через Ашкадар, смотрю: да он и во всю-то зиму до конца не замерзает. Проталины то уже, то шире. Вот так постепенно раздвинут они свои края до берегов, и не будет ледолома, не будет музыки. Грустно от мысли, что ничего не повторяется. Может, он еще и бывает, ледолом, но всякий раз для другой девочки? Интересно, а катание по заашкадарским улицам и огородам на лодках, а также в деревянных корытах, сейчас бывает? Бог мой! Да существуют ли на свете деревянные корыта?!
Моя легкая лодочка, выкрашенная в салатовый цвет, отличалась от обычных для наших мест - тяжелых, черных, с острым носом. Отец смастерил плоскодонку по журналу, ее нос и корма были почти одинаковой ширины и чуть-чуть приподнимались над водой. Лет восьми-десяти я на ней частенько побеждала в спонтанно возникавших уличных гонках по разлившейся старице. Застревала на заборах, сползала с них, осторожно раскачивая борта.
По утрам надо выбежать из дома посмотреть, докуда дошла поднимающаяся вода: до дороги или уже до куста шиповника у калитки. Мутная, она несла какие-то обломки, пенилась у края, после жюльверновских книжек легко воображался океанский прибой.
Мягкой и нежной становится душа при воспоминании о вешних водах детства. Совсем не хочется думать о страшных наводнениях, случившихся позднее, когда бывшая прежде доброй к людям река загнала их на холодные чердаки, оставив без еды и питья. Люди строят плотины, уродуют природу, она мстит как умеет, слепо, не разбираясь в том, что отдающие приказы обычно не живут в подтопляемой зоне. Пожалуй, скоро нам не хватит высоты чердаков.
Красивое слово "половодье". В слове "наводнение" есть привкус беды.
Воды придут и схлынут, унесут с собой зимнюю скованность, усталость. Длиннее станут прогулки, уменьшится число одежек. И даже второпях, и даже на бегу мы будем успевать улыбаться зеленым росткам - они везде, везде - и будем чувствовать собственное пробуждение.
Зачем смотреть на термометр, смотрите мимо, на солнце. Март.
НЕВОСТРЕБОВАННЫЕ РАДОСТИ
Желая взять от жизни все, не слишком ли напрягаются люди, выбирая сложные варианты?
Ученицами выпускного класса мы с подружкой Розой каждый вечер выходили прогуляться с единственной, может быть, целью - поваляться в сугробах. Сугробов - рыхлых и высоких - вдоль тротуара по улице Худайбердина в то время было много. Пришла весна, и последнее наше детское баловство забылось. На долгие годы.
А недавно, гуляя со своей жизнерадостной приятельницей по метельным улицам, я снова оказалась в пуховом сугробе. Мы упали туда просто от восторга перед природой и погодой. Бледное небо перед глазами и шум оживленной улицы. И все ощущения в одном слове: "хорошо!" Хватило минутки-другой. Поднялись, отряхнулись, огляделись. Я подумала, а она тут же сказала: "Смотри-ка, все изменилось!" В мире прибавилось нечто, не желающее запросто оформляться в понятия и слова. Как бы прозвенело что, но беззвучно. Как бы стронулся ракурс, угол зрения. Пытаюсь сейчас восстановить то состояние, чтобы объяснить его, в смысле дать о нем представление, и думаю, что всего точнее будет слово "отстраненность". Это было похоже на возврат из путешествия, когда все здешнее уже чуть подзабыто, и немножко жалко тех, кто оставался.
Валяние взрослых в сугробе может выглядеть со стороны нелепо. Только со стороны. Только для тех, кому выглядеть важнее, чем чувствовать.
Снег растает, но планета сделает круг, и он снова выпадет. У легко доступных радостей сезонный характер. Однако сезоны сменяют друг друга безостановочно, не дожидаясь, пока люди удосужатся заметить их прелесть. К концу первой недели мая наш город стоит в нежнейшей дымке распускающихся берез. Не найдется свободного часа погулять и поудивляться - дня через два листва становится плотнее, дымка исчезает на целый год! Про это знают японцы. Не отдельные эстеты, а буквально вся страна бросает дела и устраивает "любование цветущей сакурой". Воспоминание о прекрасном зрелище долго-долго будет подпитывать душевное равновесие, а значит, японец будет хорошо и стабильно работать.
Сколько пропущено зря летних сезонов без лежания в поле и смотрения сквозь колосья на бегущие облака! А сколько осенних - без сбора грибов! Жизнь ускользает, если не пройти по обильной утренней росе, не озябнуть в июле от бьющего по ногам мокрого ситцевого подола. Чуть не забыла про костер. Его жаждет живущая в нас память предков. Возле него уходят все тревоги, потому что костер - это почти бессознательный образ дома, это мир и защищенность. Думаю, не ошибусь, если скажу, что большинству городских обитателей (не про охотников и туристов) хватит пальцев одной руки пересчитать все костры своей жизни. А потом удивляемся, чего это мы такие нервные...
Еще одно свойство радостей, о которых речь, - их неисчерпаемость. Пользуясь ими, мы ни у кого ничего не отнимаем. Луна не тускнеет от восхищенных взглядов, и не скудеет дождь от числа танцующих под ним. Напротив. Частично впадая в мистику, скажу, что вхождение человека в природу на таких условиях способно, быть может, добавить ей очарования. Кем-то было сказано, что человек задуман природой как инструмент познания самой себя. Возможно, там было слово Бог. Здесь Бог и Природа - синонимы. Так от чего же мы отворачиваемся, замыкаясь в делах и забывая хоть раз за лето пробежаться босиком по лужам?
ВЕСЕННИЙ ВЗДОХ
Детская простодушная вера - вот основа этого праздника. Позволить себе быть немножко ребенком и в этом качестве порадоваться крашеному яичку и вербной веточке. У взрослого уже не получится. Он и вообще-то, этот праздник, мил более всего тем, что всеми атрибутами своими вызывает воспоминания детства.
Предутренняя суета взрослых у печи, проникающая сквозь сон темными и глухими шорохами, скрип тяжелой двери на улицу. Откроешь глаза - и сразу видны в ярких лучах солнца высокие ребристые куличи на кружевной скатерке. Они облиты белоснежной глазурью и облеплены сверху разноцветными горошинами конфет. Сейчас таких конфеток почему-то нет. Среди куличей обязательно есть один маленький, "детский", особенно нарядно украшенный и, конечно, самый вкусный.
Почему-то запомнилось, что взрослые держались чинно, говорили сдержанными голосами. Может, оно по всякому было, но вот так запомнилось.
Хорошо было и на улице. Как пересказать этот весенний заашкадарский воздух, где соединялись запахи оттаивающей земли, сыроватой прошлогодней поленницы у сарая. Тоненько примешиваются нотки оживающих древесных веточек и слабо-слабо - аромат не вошедшей в силу новорожденной травы, пресноватый, но обещающий скорое буйное цветение-произрастание. Едкой струйкой - разогретый гудрон: во дворах смолят лодки, ожидая разлива Ашкадара.
"Христос воскрес!" - говорили мне старшие. Это ошеломляло, обескураживало. На каждое слово появлялся десяток вопросов, а мои родственники явно не учили в школе закон Божий, потому наскоро отделывались коротенькими ответами: "Это был Бог, он умер, а потом воскрес". Их неумение сделать эту историю внятной и объяснить все непонятные слова заставляло меня думать, что это большая тайна и о ней просто ничего иного нельзя сказать. Такой пароль. Скажешь: "Христос воскрес", и если другой ответит: "Воистину воскрес", значит, он тоже знает про тайну. Не саму тайну, а про нее, что она есть. Поцелуи воспринимались как обычные проявления родственных чувств. Открывши рот, смотрела, как целуются старые бородатые дяденьки. Было немного неловко за них, потому что тоже непонятно. Кое-кто из соседей проходил по улице с узелочком и бумажным букетиком. Про них говорили: "Церковные...".
Эти бумажные цветочки вспомнились при чтении книги "Варавва", переведенной княгиней Е.Ф.Кропоткиной. Среди прочих фантасмагорических картин, сопровождавших воскресение Иисуса, там описывается, как "с самого подножия до вершины окружающих гор песчаная почва быстро покрывалась массами белоснежных цветов, пушистых, как морская пена; тысячами и тысячами вырастали они из дрожавшей земли".
Тысячами кипенно-белых цветов украшались первомайские колонны демонстрантов. Как забавно стояли рядом атеистический пыл и тяготение к искусственному украшению весеннего дня. Люди могут придумать любую причину, чтобы оправдать свое инстинктивное желание выйти нежным утром - и всем вместе, вместе! - вознести хвалу сущему. Мне нравится называть это язычеством, имея в виду проявление некоего неосознанного, но мощного биологического родства с миром. Хотела сказать - окружающим миром, но он не окружает, он проникает, пронизывает, созидает нашу смертную оболочку. А в остальном мы родственны ему, Воскресшему.
Это для нас озаряются благодарные небеса, для нас оживляется земля, и природа напоминает неизмеримым множеством мелких деталей о соприкосновении с вечностью. Для нас - потому что мы Его образ и подобие. И потому, следуя многим другим богам, обретшим до него имена свои на языках человеческих, Иисус умер и возродился весной. Очень подходящее время.
"...Могучий ветер поднялся с новой силой, и опять земля покачнулась и задрожала, и раздался торжественный и величавый гром. Бесконечное множество таинственных воздушных голосов, казалось, шептали великие истины, которые должны были явиться: смерть умерла, жизнь бесконечна, и Бог есть - Бог любви. Страстное ожидание природы достигло своего предела; казалось, что это было сверх ее сил, что весь мир - и солнце, и Луна, и все планеты - растают, как капли росы, от столь восторженного ожидания!"
Наблюдательные пожившие люди говорят, что на Пасху всегда бывает солнечно.
ПОХОРОНЫ ПТЕНЦА
Цветущие луга и горячее солнце дают полузабытое ощущение беззаботности и близости детства. Это близость не по времени, а по восприятию мира, по готовности открыться ему. В ту пору солнечные дни мы, дошколята, проводили на заашкадарских полянах, начинавшихся сразу за огородами. "Пошли на поляну!"- это всегда было хорошим вариантом. Занятия наши были разнообразны. Смотреть на облака и спорить, чье облако красивее. Исследовать кузнечиков: чем же они стрекочут? Запускать божьих коровок. Они соглашались улететь с ладошки, только прослушав все заманчивые песенки типа "Божья коровка, полети на небко, там твои детки кушают конфетки!" Мы хвалились друг перед другом своими ботаническими познаниями, иногда, рассорившись, бежали с каким-то листочком-цветочком к взрослым за авторитетным мнением. С тех пор я думаю, что все взрослые знают названия всех трав и деревьев, а все дети стараются их в этом догнать. На поляне мы играли "в магазин" и "в домик" и здесь же, у межи, хоронили безвременно умерших цыплят. С цыплятами такие случаи нередки.
Преисполненные печали, со щемящим сердцем, укладывали мы покойного в коробочку или заворачивали в тряпочку, рыли ямку во влажной земле. Как жалко было каждого птенца! Так не бывает жалко взрослую птицу. Холмик над крошечной могилкой украшался головками ромашек и голубого цикория. Цветы менялись еще и завтра, и, может быть, послезавтра, но скорбь утихала стремительно, что было вполне соразмерно захороненному безымянному существу.
Это был ритуал. Игрушечный. Но и самый настоящий. Участие в ритуале приподнимало над обыденностью, оно даже возвышало. Грустно думалось о том, что вот светит солнце, а для кого-то уже все кончено, даже если это только цыпленок. Было приятно погрузиться на время в печаль, стать в этот момент чуточку взрослее.
Чувства, которые испытываешь в процессе игры, - это не игра в чувства. Все остальное может быть понарошку, а чувства - настоящие. Может быть, поэтому и взрослые так любят играть? Оставим пока в стороне азартные игры - там чувства довольно специфические. Новое время, совпавшее с временем нашего взросления, принесло понятие "деловая игра": вот ты будешь директор, а я пришел к тебе устраиваться на работу, а ты не хочешь меня принимать... Но в эти игры, кажется, быстро отыграли. В рамках психотренингов сейчас играют почти совсем как дети: как будто мы летим на космическом корабле, возникла неисправность в двигателях, через пять минут он взорвется, а спастись на шлюпке могут только трое...
В подобных играх всплывает так много всего, причем совсем неожиданно для самих игроков. Самые скептически настроенные личности, вступающие в игру со снисходительной улыбкой, погружаются в нее до рыданий, до признаний в самых сокровенных помыслах, до потрясающе глубокого уровня познания себя. Потому что можно играть в обстоятельства, но не в чувства. Если ты пережил чувство в игре, ты его все равно пережил. Знаешь о нем, помнишь. Это делает тебя более взрослым. Или более близким к ребенку. К его чистому восприятию мира, где еще нет ложных ценностей, где все взаправду - и солнце, и печаль, и цветы на лугу.
Расходясь во многих вещах, взрослый и ребенок сходятся в обретении мудрости.
Есть люди, скупые на чувства, почему-то особенно на добрые чувства. Они любят говорить о себе с подчеркнутым уважением, но не умеют любить. Мне всегда кажется, что они мало играли в своей жизни или играли в неинтересное.
И хочется, чтобы они вспомнили ребенка в себе.
ДАВАЙ ПОИГРАЕМ
- Ну, вот. Я тебе уже все о себе рассказал...
- Ты не рассказал главного: о том, какие были у тебя игрушки.
Он мог рассказать про серенького резинового барашка как бы в кудряшках с металлической кнопочкой-пищалкой на животе. Или про зеленый грузовик с деревянным кузовом, про целлулоидного ваньку-встаньку, расписанного маленькими голубями по ярко-красному фону, что малопонятным образом делало его существом почти небесным. Но, кажется, это было не у него.
- У меня была железная дорога! Отец привез из Болгарии, ездил отдыхать.
- Вот видишь, он о тебе заботился, волок эту дорогу такую даль. А ты на него обижаешься.
- Да. Я, чтобы вагоны пустыми не гонять, обломал веник - будто это дрова. Как он меня бил!..
Не думала, что разговор о игрушках может быть таким опасным. Рассчитывала на снисходительную улыбку, размывание реальности, нежные ассоциации.
"Основной пафос детского мира, его своеобразная диалектика в том, что с настоящими вещами поступают как с игрушками, а с игрушками как с настоящими вещами". Роскошную эту мысль чуть не приписала любимому мною Гилберту К.Честертону - очень на него похоже. Но это Лидия Гинзбург.
Взрослые считают, что умеют различать игрушки и вещи - отсюда нарочито серьезное отношение к вещам, к событиям, к себе. Но иногда хочется в их умении усомниться. Взрослые тоже играют, но не признаются в этом, если речь идет не о спорте, театре или шахматах. Кстати, не думали ли вы, что слово "игра" у людей нередко лишь маска для понятия "обман"? Чаще - когда речь идет о играх карточных или политических.
Вот война. Она все время занимает мои мысли. Когда некто с большими звездами на погонах отдает приказ, одно из двух: или играет в стрелялки и где-то в самой глубине души надеется, что все понарошку - кровь, боль, смерть, а вот победа одна будет настоящей, или он патологический тип, которого лечить. Какие блокираторы он включает, чтобы не сойти с ума от чувства вины? Не сходят. Командуют. Заигрались?
В четыре танкиста и собаку - малышня во дворе моего детства. Ловля "диверсантов" в пионерском лагере. "Зарница"- нудная обязаловка и для мальчиков, и для девочек. Воспитывали патриотизм или пренебрежение к личности? Как скажешь по-другому, если цвет погон (зеленый, синий) важнее цвета глаз того, с кем встретишься лицом к лицу на лесной тропинке. Дрессура на то, чтобы видеть врага во встречном. Игра в войну - самая интересная. Для тех, кто хочет нами командовать.
Бывают и другие насильственные игры. Например, в демократические выборы.
Или вот игра в семью. Дочки-матери. Заботливый отец, все в дом, поцелуй жене перед уходом на работу. Вдруг надоело. Уже не муж и не отец. Пошел играть в другое место.
Как мы умиляемся детским играм! Все это тем более мило, поскольку всегда можно игру прервать, если она становится опасной. Где тот Большой и Умный, кто прерывал бы в срок наши небезобидные игры? Мы втайне его призываем и молим. Не получая ответа, чувствуем себя потерянными, покинутыми детьми. Но все это спрячем, спрячем. И сыграем в то, что мы - взрослые.
Вам не кажется, что мы покупаем игрушки (детям!), потому что не наигрались сами?
Я ПОШЛА БЫ ТУДА СРАЗУ
Когда мне рассказывают о какой-то новой для меня местности, я спрашиваю:
"А озеро там есть?" Если есть, то какое? И очень внимательна к описаниям. Жду, что расскажут о синем от самого берега, спускаться к которому нужно с высокого песчаного холма между красноствольных корабельных сосен. А под ногами - редкая трава, и тащат жухлые коричневые иголки деловитые муравьи по своим осмысленным путям. И мягко босым ногам бежать к озеру по склону. Там обязательно дует прохладный ветер - несильный, но все же чувствительный, не дающий забыть о себе. А главное, там покой, там легко дышится.
Я не знаю этого места. Знала бы - пошла туда сразу и про все остальное забыла.
Даже сидела над картой и размышляла (логически!), где бы такое могло быть в соответствии с географическими условиями.
С озерами так. Они всегда-то откуда-то выворачиваются. Это не речка, текущая так длинно, что не промахнешься. Мимо озера легко пройти и не заметить. Нужно быть дотошной, чтобы найти, что хочешь, что привиделось как обещание.
В прошлом году неожиданно показало себя безымянное для меня озеро, красивое, словно из башкирской сказки, с гладкими холмами по берегам и с пасущимися на них лошадьми разного возраста и размеров. И ни деревца! Я проехала мимо, хочу вернуться, но боюсь разрушить впечатление. А вот в круглом озерце на окраине Ташкента даже искупалась. Там многие купаются - узбеки не избалованы морями и реками. Но это озеро было такое забавное! У него мягкое дно, а почвы там желтые, вода - мутная-мутная, сильно прогретая солнцем, и множество рыбы: ее не видно, но она поклевывает тело, задевает боками, тычется в плывущего человека. Просто супчик какой-то!
Иссык-Куль, напротив, бездонно прозрачен. Уже не рыбный супчик, а море минералки, по телу скользят пузырьки газа. На глубине метров до двенадцати хорошо просматриваются камешки и донные водоросли. Глубже не заплывала.
На знаменитое Телецкое вообще занесло так случайно, что вполне можно при всей его огромности и о нем сказать: откуда-то вывернулось. Мы в другую сторону целились, но ехать было не на чем, в тех краях попутный транспорт редок, как Дед Мороз летом. А люди, имеющие автобус, ехали на озеро и позвали с собой. Хитрющий пенсионер Иван Иваныч нашел приманку. Будете, говорит, сидеть где-нибудь в компании, и зайдет разговор о Телецком озере. А вы скажете: "Подумаешь! Были мы на Телецком озере. Ничего особенного!" Мы расхохотались и поехали. Но об этом надо отдельно. Только про ледяную воду скажу и страшные глубины. Говорят, во время монголо-татарского нашествия проходили войска по озерному льду, порой проваливались и тонули. Так вот, их сейчас находят в придонных слоях воды в полном снаряжении и в полной сохранности. Мальчишки смеялись: "Вот будем купаться, утонем и сотни лет стоять в озере будем". Это потому шутка, что купаться там нельзя - вода ледяная, ледниковая. Но мы купались!
А кое-кто из моих подружек по летнему студенческому отряду купался в соленом озере Баскунчак. Но это удовольствие на редкого любителя с мазохистским уклоном. Соль моментально оседает на коже, разъедает мельчайшие ранки и ссадинки, а потом нужно было долго ехать в кузове громыхающего по ухабам грузовика до ближайшего стоячего пруда, чтобы смыть соляной налет. Пищали. Зато в Баскунчаке нельзя утонуть даже при очень сильном желании. Взвесь очень плотная. Там добывают поваренную соль.
Так вот. Если река и в снах, и в гаданьях символизирует жизнь и судьбу, то озеро с его локальностью, спрятанностью, часто - с загадочным происхождением (как то маленькое, в форме воронки в леске за селом Бузовьязы, про него говорят - бездонное, говорят - от метеорита), озеро - это что? Символизирует ли оно тайники души, где живет мечта о конечном покое, о завершении всего? Или образ озера - вообще сугубо интимная вещь, не зря же психологи используют его в своих диагностических тестах?
Очень хочется разобраться во всем этом, поискать ответы, но некогда. Надо собирать сына в дорогу. Он едет на озеро Байкал.
УТРЕННЕЕ ЧТЕНИЕ
Согласитесь ли вы со мной, что книги не совсем то, чем они кажутся? Странички с обложкой, увлекательный текст с картинками... Книга порою еще и ключик, которым открываются волшебные дверки отдаленных воспоминаний. Листая знакомые страницы, ощущаешь забытые запахи, видишь ясно, до мельчайших деталей, обстановку, в которой читались они впервые.
"Дамское счастье" Золя - серая книжка с овальным медальоном на обложке. Я слишком мала, чтобы разобраться в чувствах (примерно второклашка), но с великим любопытством читаю о "тряпочках": атласе, шелках, кружевах, бутоньерках. Сижу на чурбачке на влажном, чисто выметенном земляном полу сарая в полумраке, открыта дверь на три куста крыжовника и растущие как сорняк, но нарочно не выпалываемые нежные сиреневато-розовые колокольчики, имеющие загадочное имя "девичья краса". Надо ли говорить, что вся эта картинка - и крыжовник, и перевернутая лодка, с которой сковыривался и жевался гудрон, и воробьи в малиннике - навсегда соединились с книжкой. И я разом вижу все это, даже когда слышу только имя Золя. Уже только поэтому он для меня писатель светлый, утренний, что бы он там ни написал.
"Петр I" читался в доме, зимой. Круглый стол, который не совсем и круглый, его краешки, как крылышки, отогнуты вниз, он накрыт скатертью из вязаных крючком темно-синих и белых кружков. Радиоприемник "Урал-57", а еще почему-то тонкий серый гриб, растущий из широкой щели между красными досками под родительской кроватью. Под кроватью я читала, что ли? Я еще не ходила в школу, и за "Петра I" меня ругали, поэтому стоило кому-то из взрослых показаться во дворе, как я торопилась припрятать томик в надежном месте: на шифоньере, куда надо было добираться как по ступенькам по спинке железной кроватки, или за печку поглубже. В ней была духовка с железной дверцей.
Впрочем, я хотела писать о "Незнайке и его друзьях"...
Наверное, хватит примеров, уже можно сделать обобщение. Вот оно. Мы любим в книгах свое отражение, свои воспоминания. О них можно рассказать, но можно ли ими поделиться? Воспоминания не умеют менять хозяев. Не этой ли невозможной вещи хотим мы добиться, когда, отыскав нечаянно на магазинной полке переиздание своей любимой детской книжки (это не про Золя, а, скажем, про "Приключения Буратино"), несем ее детям и не понимаем, почему они не разделяют наших восторгов. Я зачитывалась "Робинзоном Крузо" и "Детством Никиты", а моим детям это неинтересно. У них есть Муми-тролль и Субастик, Карлсон и Мэри Поппинс. У них другая, их собственная жизнь и другие воспоминания.
В моих воспоминаниях есть дед, читающий на залитом солнцем маленьком крылечке из большой красивой Азбуки: "Ветер по морю гуляет, и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах на раздутых парусах..." У него была нестриженая борода. Он умер, когда мне было четыре года. Как хочется думать, что и моим подросшим сыну и дочке какая-то книжка напомнит о проникнутом светом чтении детства.
Дети с трудом верят, что их родители тоже были маленькими, и не верят, что в книжках нашего детства, которые мы им всучиваем, есть что-то замечательное. Но можно попробовать рассказать именно о впечатлениях, обстановке, о нашем уходящем мире, где почти совсем не было телевизоров. Будьте готовы к тому, что они снова не очень-то вам поверят - очень уж в чудном (с ударением на втором слоге) мире мы жили. Тогда есть еще вариант. Можно помочь ребенку усилить впечатления от его собственного, проживаемого здесь и сейчас, детства. Взять в руки книгу, которая нравится ему, даже если это рассказ про нелепых хоббитов, и почитать вместе.
Наверное, нам так хочется, чтобы все читали книжки нашего детства, потому что таким способом мы пытаемся проявить в себе ребенка, мы хотим, чтобы в нас хоть иногда видели детей и любили как детей - без оговорок, неразумно, все прощая и восхищаясь.
ЯБЛОНИ В ЦВЕТУ
Этот ветер... Через нас снова прокатывается граница циклона. Это тревожит.
Резкое изменение погоды вызывает желание перестать быть прежней, что-то изменить, стронуться с места, перенять летучие качества ветра.
Стать другой. А я какая? Вопрос вопросов.
Бывает, знаете ли, так: подружка не из самых близких задушевным тоном передает оценку, высказанную о тебе людьми еще более далекими. Выслушаешь и от души удивишься. Батюшки, да про меня ли? Я себя такую и не знала никогда. Подобное может повториться еще и еще, и вот уже несколько трудно совместимых образов толкутся, претендуя на то, чтобы называться тобой. Появляется азарт коллекционера: искать и собирать. Собрать в конце концов нечто цельное, о чем можно будет сказать: да, это я и прибавить нечего. Мне представляется, что такая проблема на определенном этапе, раньше или позже, встает перед всяким. Интересно бы знать, как с этим справляются люди. Мне помогла фраза со стороны. Она прозвучала в самый разгар моего суммирования чужих проекций. "Зачем это тебе? - сказал человек поумнее меня. - Если ты не знаешь, какая ты, это же очень хорошо. Тогда ты можешь быть любой!"
В самом деле... О чем хлопотать? Просто замечательно - придумывать себя и - быть. А чужие мнения - "пусть они идут по краю", как красиво сказал поэт Бальмонт.
По Эрику Берну, существуют четыре четкие позиции: 1) я хороший - ты хороший; 2) я хороший - ты плохой; 3) я плохой - ты хороший; 4) я плохой - ты плохой. Выбирайте, чем вы обычно руководствуетесь. Я бы предложила первую - в ней мир прекрасен. Однако и других позиций, наверное, не избежать. Всегда найдется кто-то, умышленно встающий во вторую, чтобы загнать вас в третью. И тут самое время вспомнить, что это далеко не объективная реальность, и перепрыгнуть в первую. Про четвертую и говорить не будем - что в ней хорошего?
Даже оптимисты испытывают потребность в дождливых днях. "Неужели будет еще хуже?" - "Будет, обязательно будет!" Вдруг осознаешь, что хотя и мир хорош, и ты ничего себе, но накатывает усталость и недостает сил не только радоваться, но и просто функционировать. И что-то вроде бы не так, и что-то подзабыто. В примерно таком дохловатом виде заглянула однажды к приятелю-психотерапевту. "Давай, - говорит, - маленькую релаксацию". Давай.
Он начал рассказывать мне, что я зернышко, которое лежит в теплой земле. В нем проклевывается росток, прорастает наружу. Появляются первые два листика, потом стебелек растет... Мы дошли уже до большого тенистого дерева, а мне виделось все как в рисованном мультике - гладеньким и неживым. И тут Роберт сказал: "Ты - дерево, каким оно могло бы быть". И это сработало. Мое мультяшное дерево вмиг стало настоящим, зашумел сильный ветер, рванул ветки, на которых одновременно цвели большие белые цветы и спели яблоки, плоды посыпались со стуком в высокую траву... Это было то, что надо.
"Яблони в цвету - какое чудо, яблони в цвету я не забуду..." - чуть не из всех окон студенческого общежития звучал этот шлягер лет двадцать пять назад (Бог мой, какая цифра!), обещая юным душам такое же буйное цветение и щедрое плодоношение в будущем. Цифры ничего не значат, отношение к жизни мало согласуется с арифметикой. Весна вечна, она приходит снова и снова. И яблони в цвету, и все возможно, и ты - такое дерево, каким оно могло бы быть.
ДАЛЬНИЕ СТРАНЫ
В журнале "Коммунист" или "Вопросы партийной жизни" сто лет назад попалась мне статья, ничем не примечательная, кроме первой фразы, которая играла и переливалась. Фраза эта была: "Я вернулся из Багдада". Дальше я уже не читала. Там было неинтересное про политику. Но с этой фразой я носилась как с неожиданно доставшейся мне редкостью, хвалилась ею перед знакомыми (некоторые даже понимали, чем она так хороша). Она была отправной точкой, импульсом для бесплодных в общем-то мечтаний. Например, воображалось мне, что бы я могла отдать из своей небольшой тогда жизни за возможность самой сказать: "Я вернулась из Багдада...". Получалось, что очень многое. Очень многое было для меня не настолько дорого, как это удивительное сочетание звуков, в котором ветер над пустыней, плеск набегающей по шевелящейся гальке волны, и красноватый закат, отраженный в белых стенах, и стук падающих с ладони жемчужин...
Все это и другое, столь же чудесное, немножко дикое и отчаянно недоступное, ощущала я через простые слова. Они стали для меня той блоковской пылинкой, помните: "Случайно на ноже карманном найдешь пылинку дальних стран, и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман".
Нет, я не стала рваться в международники или выправлять туристическую визу. Признаюсь даже, что я и сейчас боюсь ошибиться в названии страны, где находится мой Багдад.
Некоторые люди относятся к своим мечтаниям более ответственно. Я читала о русской девушке, которая вышла замуж за звезду итальянского кино. Не Челентано, но тоже что-то очень известное. История фантастическая. Девушка из провинции увидела своего героя в кино, влюбилась и поставила цель. Подружки смеялись, а она поступила на инфак в московский вуз, училась изо всех сил и в качестве лучшей студентки или уже лучшей переводчицы была направлена на стажировку в Италию. Этот этап был самым трудным. Встретить там любимого и влюбить его в себя настолько, чтобы он потерял голову и предложил ей руку и сердце, было уже проще. Мечты сбываются.
Но мне не надо было в Багдад. Зачем? Честно говоря, я не очень-то верила, что он существует. Я заметила, у меня часто возникает подобного рода недоверие и по отношению к более простым вещам. Думаю, это оттого, что жизнь протекает в одних и тех же неизменных условиях. Чувство сродни потрясению может вызвать у меня даже вид красного кругленького мухомора на ярком моховом пеньке. Что уж говорить о вещах более масштабных. Например, о бирюзовой алтайской речке Кучерле. Слово "бирюзовая" - не поэтическое сравнение. Течет вода натурального бирюзового цвета. Ну, не знаю, как сказать, чтобы вы мне поверили. Она сохраняет бирюзовый оттенок, даже будучи зачерпнутой в ладони. Ну, а примириться с реальностью существования ее противоположного берега - гористого и лесистого, украшенного беловатыми и будто живыми валунами, я так и не смогла, хотя хорошо и долго - несколько дней - наблюдала его своими глазами. Тот берег остался для меня в категории дальних стран - принципиально непознаваемым.
Багдад далек и недоступен - сказка тысячи и одной ночи. Алтай далек, но вообще-то доступен, он в России. Но, знаете ли, с дальними странами можно встретиться в совсем доступном месте. Даже на близких берегах нашей речки Ольховки.
В пору, когда половодье умерило свою силу, но еще не схлынуло совсем, и потому вода имела серовато-коричневый цвет, сидела я на крутолобом бережку, и трава еще не была травой, она едва проклевывалась. Смотрела, как мокнут ивовые ветки, как красивыми загогулинами обегает вода случайные препятствия, и вдруг мой взгляд встретился со взглядом. На меня смотрела водяная крыса или выдра - мокрая, смешная, со шкуркой в цвет воды, а глаза тоже коричневые, но почти человечьи. И когда наши взгляды встретились, словно огромный занавес раздернулся - я ощутила и эту выдру, и кусты, и всю Ольховку - от начала до конца, почувствовала всю ее жизненную мощь, я сама стала этой рекой на короткий и емкий миг. И запел во мне Багдад. Эта радостная сила близкого узнавания совсем нового и обычно очень далекого, отдельного от тебя.
И думаю я: может быть, дальние страны ближе, чем кажутся, может быть, они вообще внутри нас?
АППИЕВА ДОРОГА
Когда воспоминание силится обнаружить себя, но прорывается только малой частью - в запахе, звуке, тонкой вкусовой нотке, а целое скрыто в каких-то глубинах и может подняться, а может уйти еще глубже - я не знаю, есть ли имя у этого желания вспомнить. Оно овладевает человеком внезапно, не спрашиваясь. Только что ты был как все, как всегда, и вдруг становишься точкой, где слипаются плоскости разных времен, живой, ощущающей точкой, страдающей от неполноты понимания того, что с тобой происходит. "Параллельный мир", "чужая память", "и это было, было не со мной..." Доля страдания меньше, чем доля восторга, знакомого тем, кто когда-нибудь стоял на краю и смотрел далеко вниз. Просто стоял и смотрел - и этого было так много - я хочу этим напомнить о чувстве, дающем уверенность, что шагни - и взлетишь. Вверх, не вниз. Чувство возносящего края приходит в любом месте, когда открывается что-то, и ты замираешь и ищешь подобие, имя. Знаю-знаю, было-было... Что же это?
В тот раз мне именем пришло - "аппиева дорога".
Был слева пологий спуск к реке, обыкновенный, разве только большие белые валуны отделяли от него мою тропу. Справа поднимался стеной тоже белый каменистый крутояр, в его сколах и россыпях цвели травы. Превращение случилось внезапно: только что все было обыкновенно, шаг, еще шаг - и все уже нездешнее, иное. Я даже остановилась. Вспоминала запахи, краски. Раньше видела это на картинах. Итальянские пейзажи - тропка, прогретая солнцем, слепит глаза, яркое небо не только вверху, но и рядом, вокруг, обволакивает. И везде - сначала я назвала их кузнечиками - сидела, ползала, летала и пела разноцветная саранча. Маленькие, в пару сантиметров, и большие, в ладонь. Какие же они! Густо-зеленые, с малиновыми подкрыльями, сине-фиолетовые, розовые, оранжевые. Они умели взлетать выше человеческого роста, планировали, делали виражи и, главное, они звучали. Мелодичный звон, громкий, гармоничный, словно кто невидимый играет на струнных. Может быть, именно он включил нездешность. Ни раньше, ни потом. И это кончилось, как закрылось. Я прошла сколько-то вперед по тропе, и особенное исчезло. Насекомые, звуки... Даже захотелось вернуться, но оробела: а вдруг этого и вовсе больше нет? Оставила чудо за спиной. И повторяла про себя: "Аппиева дорога, аппиева дорога", - не понимая, почему. Видно, где-то слышала, но решительно не знала, что это означает.
Примерно через месяц, дома, услышала эти слова, включив телевизор. Показывали равнину, и дорога из каменных плит боролась с травой. Оказывается, она действительно существует, не такая, как моя, - широкая. Ее построили 2300 лет назад, и это в самом деле была Италия.
Чудо - это песенка малиновой саранчи, которая бездумно садится на протянутую ладонь, и ей никто не враг, потому что она красива.
Хочется думать, что это способ, которым мир доверяется мне. Хочется держать ладонь открытой.
Мне нравится думать, что на той дороге я пережила один из редких и оттого дорогих моментов, когда спадает гнет обыденности, душа становится чуть-чуть свободней. Как не увериться, что есть иные миры, и они тоже - для нас? Прислушивайся к мгновенью, лови его, носи в себе. Сквозь суету откроется дорога.
УЙТИ В МОНАСТЫРЬ
В алтайских горах видела я человека, которому тесен стал цивилизованный мир. Поэтому он продал квартиру в Новосибирске, поставил юрту в самой что ни на есть глухомани (до жилья дня три-четыре пути). Местные пастухи, кочующие с овцами, удивлялись: как зимой жить будет? Замерзнет ведь. Может, и замерз. Но тогда, в сентябре, когда на траву ложился иней, этот чудак Виктор, кстати, художник, что в определенной мере объясняет его чудачество, появился к полудню в окрестностях метеостанции. Он разулся, чтобы перейти быструю речку, вытекающую из ледникового озера, и осторожно, рискуя быть сбитым с ног, пробирался вброд, смешной в диком своем малахае и дикой какой-то поддевке, с бородой. Настоящий алтаец, каких встречали, наверное, в своем путешествии еще супруги Рерихи. Не вполне отрекся он от своих прежних привычек и изредка навещал молодую семью метеорологов, чтобы похлебать у них супчику. Чем кормился в своей юрте, никто не знал. Был неразговорчив.
Уединение - первое, что нужно для обретения гармонии. Утраченной или даже никогда не имевшейся. Гармонии с миром и с собой, что тоже мир, только повернутый внутрь. Он тоже огромен, если не бесконечен.
Стоит лишь начать думать об этих мирах, как все явственней осознание собственной стесненности. Мы знаем, что внешний мир велик, но по большей части верим в этом кому-то на слово. Живем же на исхоженном пятачке, но и его не видим, поскольку присмотрелись, взгляд замылен. Функционируем.
Говорят, мир огромен. Говорят, есть, например, Новая Гвинея. Чем отличается от Старой? Говорят, есть другие планеты... Пожать плечами. Вслух отрицать не будем, в школе же учились, еще сочтет кто за невежд... Но если совсем-совсем честно, то ведь правда же, не верится?
С миром, который внутри, разобраться не легче. Ближайшее освоенное пространство - эмоции. Их признаем, ими активно пользуемся. Страх, радость, гнев, жалость... Чуть дальше, поглубже чувства, человеческие по определению, но по жизненным наблюдениям -доступные не всем. Сострадание, любовь, смирение... Но есть что-то и дальше. Есть и там другие страны, только о них не говорят в телевизионных новостях. Знают о них творцы, пытаются рассказывать. Иногда кто-нибудь им верит. Попытки рассказа на старых русских иконах. Или вот глухой Людвиг ван Бетховен - он не слышал внешних звуков, он давал людям то, что звучало внутри. Быть глухим - значит в известной мере быть в уединении.
Не скажу, что вот, мол, постичь внутренний мир уметь надо, а по внешнему всякий гулять может. Не всякий. И то, и иное странствие дается человеку как благодать. Нередко ищущий уединенья не останавливается, дойдя до своего монастыря, а продолжает путь. Святые паломники. Это понятие не устарело. Есть живые люди, которых правильно будет так называть.
У восточных монахов есть такая практика. Человек на месяц или два поселяется в уединенном жилище, он не должен ни с кем разговаривать, никого - видеть. Ему в установленное время приносят еду, наверное, готовить ее самому нельзя, это отвлекает. Все это время отшельник посвящает созерцанию. Он смотрит на деревья, на небо, на бегущую воду. Если делать это достаточно долго - просто смотреть, то, оказывается, можно выйти на новый уровень духовного просветления. Человек слышит внутренний голос и знает, что это Бог. Наверное, освобожденная от суетности мысль становится проницательнее, мудрее.
Вот такая жизнь, доведенная до предельной простоты, завидна и недостижима, когда твой бетонный человеческий улей стоит на заплеванном тротуаре, а бегущая вода наблюдается только в водопроводном кране. Все бросить и поставить юрту в горах? Вот это как раз могут совсем немногие. В начале века, освобождаясь от диктата реализма, поэты громко заявляли о своем желании поместиться в башню из слоновой кости. Это был их символ отрешенности от всяческой бытовухи. И некоторым это удалось, даже если они жили не в юрте, а в шумном Питере:
"Но еще влачу я этой жизни бремя, Но еще куда-то тянется дорога, Я один в просторах, где умолкло время, Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога".
ТАМ, ЗА ГОРИЗОНТОМ
- Если бы я был очень богат, - говорил Иван Бунин, - я бы жил так: не заводил квартиры, а ездил по всему миру, останавливался в лучших отелях, даже одежду не возил бы с собой, а выбрасывал и на новом месте покупал другую. Взял бы только небольшой чемодан с самыми любимыми и памятными вещицами.
Он хотел завертеть вокруг себя пространство, в его понимании это было жить в роскоши.
Вспоминаю о Бунине, когда встречаю людей с рюкзаками, обветренных и небритых, в пропахших костром и выгоревших добела ветровках. Отмечаю, что с годами их встречается все меньше, поэтому воспринимаю как ностальгическую примету собственной юности. То ли современные куртки не выгорают, то ли ветра стали дуть в другую сторону, и не заносит их, спокойных, чуждых суете, на те тропинки, по которым хожу.
Собственно, разница есть, и она очевидна. Где - лучшие отели, а где - запах тайги? Но есть, согласитесь, и сходство. Оно глубже, чем степень привычки к комфорту, и заключается в восприятии вынужденной оседлости как несчастья, как несвободы. Всякая вынужденность прискорбна. И тогда говорит человек: "Вот если бы..." Выдумывает себе другие обстоятельства, другую судьбу.
Решиться, взять и уехать - это вызов, бунт, холодок под ложечкой - уехать и не вернуться...
Кто он, любитель путешествий, странник и пилигрим?
Может быть, он любопытный. Хочет видеть новое, интересное. Догадывается, что красота распылена, рассеяна в мире, ее надо собирать в себя по пылинке, только тогда - прочувствуешь и познаешь.
Может быть, он не любит людей, их стадность, назойливость, докучливую привязанность и не умеет отгородиться от них иначе, чем просто убегая. Такой вот одинокий волчара под одиноким парусом. Ему в тягость заботиться и беречь, он хочет думать, что никому ничего не должен.
Может, случайно родился не там, и, как птенца перелетной птицы, его немо зовет то единственное место на свете, где глубоко вдохнет он полной грудью, узнавая запахи и звуки, прикроет глаза и выдохнет: "Я дома!" Такое место можно искать всю жизнь и не найти, тосковать по нему и не двигаться с места.
Нет достаточных объяснений, почему и зачем кто-то рвется странствовать, а кто-то вполне доволен очерченными пределами, видимой линией горизонта. Это две породы людей, и они не могут друг друга понять просто биологически. Все равно как у кошек маханье хвостом - озлобленность, а у собак - бурная радость. Мой приятель врач считает туризм одним из проявлений мазохистских наклонностей, и никто его не уговорит, что шагать до усталости, спать без подушки и обходиться без телевизора, горячей воды и свежего хлеба - это здорово.
В своем дошкольном детстве я взбиралась на чердак, смотрела на эту изогнутую шиханами линию и, сладко ужасаясь, думала: что там, на самом краю? Мне представлялись фантастические бездны и иные миры, я ждала появления оттуда чего-то удивительного. Потом прочитала в учебниках старших двоюродных братьев о том, что такое линия горизонта и как она отодвигается при приближении к ней. Была очень разочарована.
Не всегда понимая это умом, не осознавая, мы чувствуем, как цепко держит нас время-пространство, как жестка предопределенность нашего существования. Со временем не поспоришь, оно тащит, как горный поток, обтачивает, изменяет нас, не спрашиваясь. Так хоть с пространством можно ли что-то сделать? Увеличить его, отодвинуть? И мы стремимся вперед и прочь. Но напрасно: попадая в другое место, теряем прежнее. И никто за линию горизонта не заглянул, она всегда остается. Наверное, это поиск бессмертия. Тщетная попытка. Мы все-таки не боги. Но, отправляясь в путь, мы сравниваем себя с ними, сравниваемся.
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Весна. Промозглость, простуда. Читаю Чехова. "В овраге", "Невеста", "Архиерей", "Три сестры", "Три года". У Чехова две большие темы - любовь и другая жизнь. Тогда тоже был конец века. Хорошим людям мечталось о светлом. Была ли это тайная тоска самого Антона Павловича или его усмешка по поводу досужих интеллигентских разговоров? Возможно, и то, и другое - признание, приглушенное иронической улыбкой. Его говоруны и мечтатели, как правило, собственную-то жизнь не умеют изменить ни на толику, тем легче им рассуждать о человечестве.
Но вот жизнь персонажа переменилась, стал ли он счастливее? Никогда! Уж если несчастья - твои излюбленные спутники, то перемена участи меняет только вид их. По поговорке: не щи жидки, так жемчуг мелок. "Она объяснялась ему в любви, а у него было такое чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать". Между тем, любовь этой женщины - единственное, чего он жаждал в течение трех лет, за что готов был отдать все, все.
Сто лет прошло. Не думаю, что в начале двадцать первого века кто-то может, гуляя по саду в светлом чесучевом костюме, восторженно прорицать приход нового и светлого. У детей и внуков строителей коммунизма появилась стойкая аллергия на благодушные мечтанья. Выстраивается новая идеология, оправдывающая желание жить здесь и сейчас. Вместо "Придут лучшие, чем мы, люди и будут жить счастливее нас.", говорим: "Это моя последняя жизнь".
Надрывное вершининское из "Трех сестер": "Жизнь тяжела. Она представляется многим из нас глухой и безнадежной, но все же, надо сознаться, она становится все яснее и легче, и по-видимому, недалеко то время, когда она станет совсем светлой", - сейчас читается почти как обещание очередного премьер-министра, что экономические реформы (недалеко то время) улучшат жизнь населения. А еще было до нас, но после Чехова, помните: "Жить стало лучше, жить стало веселей".
Очень многое изменилось за сто лет. До чего же несовременный писатель Антон Павлович Чехов!
Почему-то тянет перечитывать его снова и снова. Ностальгическое какое-то чувство. Мир был несовершенен и обстоятельства жизни мучительны для многих, однако они уже объяснены, рассказаны. Жизнь, уже прожитая другими, всегда яснее и уютнее, чем собственная, которая длится. Вот и у чеховских персонажей есть мотив жизни, прожитой начерно, и жизни другой, без помарок, без ошибок. Другая жизнь. Ее не бывает, и от этого - щемящее чувство, всегда возникающее от схождения близких и одновременно абсолютно недоступных вещей.
Как вчера, в котором ничего не исправишь.
Как завтра, которого никогда нет.
Еще другая жизнь бывает у других людей. В этом повинны родители, злоупотребляющие в воспитательных целях примерами поведения хороших детей. Так и вырастаем в убеждении, что соседский Ваня умнее, а дочка маминой подруги аккуратнее, а значит, они имеют право быть счастливыми, награжденными судьбою, но не я. Остается смотреть на другую жизнь со стороны, своя же - черновик для кого-то.
...А у нас снова выкрасили подъезд тусклой зеленой краской, а по осени вырубили под корень все деревья и кусты вокруг дома. Будет ли другая жизнь, не такая дикая и унылая, хотя бы лет через двести-триста? "И кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!"
СЦЕНКА ВНЕ СЮЖЕТА
Цивилизованный человек поглощен сюжетом своей собственной жизни.
Проявляется это в том, что он, как правило, не позволяет себе ненужных поступков, непрактичных действий. Душа просит ненужного, человек одергивает ее: "Некогда" или отговаривается: "Не успел". Вот прошло еще одно лето без лежания в пшеничных колосьях и смотрения в небо на бегущие облака. Зато с прополкой клубники на садовом участке все в порядке, и урожай девать было некуда. Это я к примеру. Хочу этим сказать, что следование сюжету делает нас очень хорошо вписанными в жизнь в ее бытовом проявлении. И мы, в общем-то, не хотим от него отклоняться. Мнится нам, что в конце концов жизнь вознаградит нас за правильность исполнения обязанностей и сдержанность в осуществлении прав.
Потому что, будучи занятыми собой, мы не часто внимательны к мимолетностям, непосредственно нас не касающимся. Беглый взгляд, расхожее суждение по поводу, усмешка в сторону непонятной чужой жизни... Вот что-то неуловимое случилось рядом - и вроде бы тут же забыто. Так почему же вдруг то, что лишь слегка отмечено боковым зрением, так помнится? Может быть, включенность в сюжет жизни настолько тонка, что мы не умеем осознать это сразу. Вспоминаем, осознавая. Где-то в нашем личном внутреннем пространстве происходит перекличка с последующими событиями и сценками. Давний туманный образ становится все плотней, все реальней.
...Конец апреля в маленьком пограничном туркменском городке. Мы разговариваем с юной лейтенантской женой, над нами цветут ярко-розовым цветом весенние деревья, под ними деловито суетятся крошечные двойняшки Антошка и Нинка. Они похожи на плюшевых медвежат. У Нинки перетяжечки на ручках. Они мне очень милы, эти дети. Улица - белые глинобитные стены и рыжая пыль. Вдруг возникло короткое ощущение проброса во времени: сейчас выйдет из-за угла русский доктор в белом почему-то кителе и пенсне, с пушистыми седоватыми усами. Появилось и пропало. Мы снова говорим о житейском, а сценка осталась сама по себе. Но что-то же она значила? Я не была в тот момент равнодушна, значит, что-то во мне сдвинулось тогда, изменилось? Я зацепилась за какую-то другую реальность. И вся эта картинка, включая непривычное весеннее цветение и жалобы женщины на принципиальность мужа, который не присылает солдат для работ по хозяйству, настолько ярко держится в памяти, что намекает как бы тем самым на незавершенность ситуации, на возможность ее продолжения, закольцовывания.
Правильно ли вообще называть пусть спонтанное, пусть невольное наблюдение случайным? Может быть, воля тоже здесь присутствует, только не осознаваемая?.. "И волос не упадет с головы твоей..."
То, что вы читаете сейчас это, принимая мою мысль или споря с нею, насколько это действие обусловлено сюжетом вашей жизни? Я даже осмелилась бы спросить (кого?), есть ли вообще в нашей жизни случайность? И есть ли вообще в ней сюжет? Мне нравится думать, что мы живем не суматошно делая биографию, а тихо вспоминая сказку про себя. Через ничего не значащие вроде бы детали жизни, через эти солнечные блики мы трепетно ощущаем, как мила нам наша жизнь. Вглядывайтесь, прислушивайтесь. Чем больше сумеете вы воспринять тем вместительнее окажется ваша жизнь. Уже можно отвлечься от сюжетной линии, она все равно не прервется, даже если оставить ее без внимания. А вот внесюжетные сценки просят подумать над ними. Для чего-то показывает их судьба...
ПРОШУ УБЕЖИЩА
Смотрю телевизор. Снова, говорят, появились хиппи, теперь в странах Востока, чему тамошние власти совсем не рады. Казалось, что они в далеком прошлом, вместе с Анджелой Дэвис, войной во Вьетнаме и первым выпуском "Жигулей". Живьем последнего хиппи я видела не так давно на Телецком озере. Худой, естественно, патлатый и немытый, в представляете каких джинсах и кожаной безрукавке на голое тело, с некомплектом зубов, он жил в дощаном домике турбазы с женой и крошечным ребенком. Ему прилично за сорок, и хиппует он лет двадцать пять. Движение схлынуло, остались брызги. Вот бывших хиппи - да, много. Солидные респектабельные люди любят вспомнить ненароком свою молодость среди детей цветов, пококетничать этим, произвести впечатление на нынешних. Движение хиппи было как детская болезнь. Переболел, получил иммунитет, и ты в галстуке, но с памятью о внутренней свободе. Вот - свобода извне перешла внутрь. Уже нет необходимости постоянно демонстрировать ее гуляньем в рубище и прилюдными поцелуями. Тех, кто застрял на этой стадии, почти что жалко.
Телецкий хиппи, описывая обстановку на Алтае, с усмешкой (с ума, мол, люди сходят) говорил о людях отличной от него породы - о "йоганутых" и "рерихнутых", а также о староверах, к скитам которых лучше не подходить. Это было великолепно! Человек из другого муравейника всегда чудак для остальных. Смешно и странно, что обобщающее качество ими совершенно не замечается. А оно есть. В одной толстой книге это было названо "убежищем". Так характеризовалась всякая духовная традиция. Секта, ашрам, движение, партия. Место, куда собираются люди, чтоб не пропасть поодиночке. Здесь находят они психологическую защиту. Но это и уход от реальной жизни, с трудностями которой они не справились.
Не будем загоняться по поводу того, хорошо это или плохо. Наверное, хорошо быть самодостаточной личностью. А может, если ты постоянно нуждаешься в присутствии и поддержке подобных тебе, это еще лучше? Может, тогда ты больше человек? Зачем искать собственный смысл жизни, если твоя группа его уже нашла, если уже произнесена Нагорная проповедь, написаны Агни-йога и Уголовный Кодекс?
Убежища есть. Люди находят путь в убежище, а думают, что находят Путь.
Это не обязательно духовные искания и протест, с чего начинали те же хиппи. Это просто не всем нужно. Кому-то хочется в шахматы поиграть - он идет в шахматный клуб и находит здесь убежище от треволнений жизни на долгие годы.
Пение в хоре. Клуб любителей кино. Фанатство всякого рода. А малоподвижные мужики с пивом на футбольных трибунах? Они и одеты-то одинаково! Можно петь "Харе, Кришна, харе, харе", а можно лузгать семечки на лавочке. Выведем поиск Пути за скобки и увидим, что суть одна - она в желании прислониться к себе подобным.
Гражданин мира, одинокий гений, серый кардинал - им не нужно убежище, у них и так все в порядке.
Можно гордо изображать на людях, что ты вот этот гений и есть, и горько плакать от бесприютности в одиночестве. И искать, искать свое тайное убежище, где вместо вопросов - ритуалы, правила, каноны. И вот дрожит рука, желая написать: "Прошу принять меня..." Прошу.
БЕЗ УСТАЛИ СПЕЮТ ЯБЛОКИ
Село называлось Золотуха и стояло на полноводной речке Ахтубе. В совхоз, занимающийся выращиванием помидоров, мы приехали до начала массового сбора урожая, поэтому оказались не на плантациях, а в яблоневом саду. В одних купальниках - юг же, загореть хочется! - мы скользили по стволам и веткам, снимали бесподобные крутобокие яблоки местного сорта "яндык" - румяные, брызжущие соком, как только надкусишь. Мы не знали границ этого огромного степного сада. Каждый раз нас подвозил на грузовике к новому участку пьяноватый водитель Коля. Казалось, что сад бесконечен. Иногда поблизости оказывались совхозные пожилые работницы. Смешно выговаривая слова, они жалели нас: "Дявчата, сядайтя, отдыхайтя..." Но разве можно устать, собирая яблоки?!
Тушеной капустой да гороховым супом кормили нас в гулкой столовой наши неумелые повара. В сельском магазинчике продавались конфеты "Красная шапочка". Однажды с конфетами мы взяли коньяк в пять звездочек - по ползвездочки на человека - и остались в обед в саду. "Не приезжай за нами, Коля!" У кого-то из девочек был день рожденья. Все десять мы поместились под одной старой яблоней. В саду сквозь слепящее солнце лился дождь, а под яблоней было сухо, от первой в жизни рюмки спиртного мир плыл и качался. Закусывали, конечно, яблоками. Девчонки откровенничали, жалуясь друг другу на несчастную любовь. Худышка Светка, хохоча, лупила по веткам. Брызги летели на остальных, но ее никак не могли утихомирить.
- Не смотри на нас такими трезвыми глазами, еще опишешь в своих мемуарах! - кричала Надя. А может, это была Ирка. Трезвыми у меня были только глаза. Какие мемуары?! И как описать мне вас, девчонки начала семидесятых? Как описать мне все, составляющее незабываемую прелесть тех дней?
Ахтуба - переплывать ее теплые воды, окрашенные закатом в малиновое и золотое. Переплывать долго и забыть-забыть о мальчиках мелиораторах, пригласивших уфимских студенток на свою брандвахту на уху. Звездное небо в степи - оно и сверху, и впереди, и вокруг, и даже, кажется, под ногами. Сфера, внутри которой можно двигаться вечно, особенно когда тебя крепко держат за руку и тихо говорят о пустяках. Сколько я потом пыталась нарисовать это небо и себя - внутри... Приступы ностальгии на желтом берегу арыка, начинавшиеся словами: "Вот когда мы приедем домой..." - и кончавшиеся всхлипываниями самых впечатлительных. В пыли рисовались карты: вот мой дом, вот рядом магазин, а вот так можно пройти к нашей школе... Все рисовали, и никому не были интересны чужие рисунки.
А еще плантация капусты после дождя. Мы только однажды работали там, но помнятся же столько лет влажная теплая земля, по которой так приятно - босиком, и сильные сизые листья. Ольга тяпнула мотыгой по ноге, все всполошились, промывали, перевязывали. Недавно видела ее, спросила - она не помнит.
Никогда-никогда больше не встречались мне такие арбузы: от спелости мякоть в них была крупитчатой, и самым спелым был самый большой арбуз. В совхозном ларьке их продавали по четыре копейки за килограмм. Но кто же покупает арбузы в степи у дороги, по которой весь день идут грузовики с бахчи? Мы голосовали, машина останавливалась, счастливый водитель вытаскивал из кузова полосатое чудо и, погудев на прощанье, мчался дальше. А мы вкатывали арбуз во двор, потому что поднять его не было ни возможности, ни смысла. Такой арбуз нужно есть, пока не повалишься, утомившись, рядом с ним. Много лет потом не хотелось арбузов, бледно-розовый вид завозных плодов вызывал только недоумение. И яблок таких больше не было, и звезд. И даже песен Высоцкого в кузове грузовика, громко, хором, чтобы перекричать мотор и колдобины! Оказывается, все-то в жизни бывает лишь раз. Единичность жизни. Одномоментность счастья. Человек - это очень коротенькая история.
А вот яблоки спеют. Арбузы лежат в огромной степи. Катит река. И не кончаются над ней закаты.
НУ-КА, ВМЕСТЕ, НУ-КА, ДРУЖНО!
Я ждала на платформе свой поезд, когда подошла пригородная электричка и народ ломанулся в открывшуюся дверь. Давка, крики. Стоя чуть поодаль, я хорошо видела, что вторая дверь вагона тоже открыта и совершенно свободна. Все хотели в одну. Меня развеселило это безумие, и я закричала: "Люди! Вот же еще одна дверь!" Услышал и среагировал только мужичок, теснившийся с самого краю. Пример с электричкой всегда вспоминается как иллюстрация к понятию "эффект толпы".
Есть внутреннее нежелание, несогласие идти толпой. В толпе слишком мало разума. Всегда было немножко стыдно идти в колонне на демонстрации, тем более стыдным было бы заставить себя кричать "ура" на нелепый по ситуации призыв вроде "Слава колхозному крестьянству!" Нас "обязывали". В школе (дети не глупее, они более управляемы), в вузе, на заводе. Облегчением стало то, что сотрудникам редакции городской газеты не нужно было топтаться в рядах, можно стоять в сторонке и описывать энтузиазм масс.
Первокурсников уфимских вузов к ноябрьскому параду одели в ярко-красные спортивные костюмы, из нас строили буквы "Слава КПСС" и какой-то съезд, кажется, XXIV. Это безумно унизительно - быть точкой в слове. Со стороны, наверное, смотреть забавно. Мы еще и репетировали целый месяц. За это время перезнакомились, много пели и танцевали на Советской площади в перерывах. Смехом компенсировали подневольность, изо всех сил старались "держать лицо". После парада бегом меняли ненавистные тряпки, мы даже при веселье и молодости были в них очень некрасивы, потому что обезличены. Наша форма не была знаком профессии или социальной роли, в этих случаях, думается, люди вправе носить ее с чувством достоинства. Наша форма означала, что мы никто, крапинка в букве. Человек, многократно меньший, чем буква, поглотившая десятки и десятки.
Это осознание собственной малости совсем не похоже на то, что испытываешь, скажем, перед огромностью звездного неба.
Возможно, потому, что это делают с тобой другие люди.
Множество собравшихся вместе и одинаково одетых людей - знак присутствия идеи насилия. Собрали, одели, заставили идти. Например, на войну. По команде. Вот основное - команда. Много собирается людей и на гулянье, на карнавал. Однако веселье не бывает одинаковым. Здесь не нужна команда. Радуется каждый и сам.
Кажется очевидным, что человек в строю, в толпе (например, на митинге) теряет не только индивидуальность, но и очень большую часть человечности вообще. И кому-то это все время нужно. А люди снова и снова, как под гипнозом, поддаются чужой команде. Потом, остывши, наверное, удивляются самим себе.
Когда подобно мощному речному потоку тебя тащит в себе толпа и ее, толпы, идея проникает в тебя настолько, что принимается как собственная, найдется ли рядом тот, кто заставит вспомнить себя настоящего и, например, спросит: "Кто среди вас без греха?" Спросить толпу - как одного человека, одним словом одномоментно заставить каждого в толпе ощутить свою единичность - это очень сильно.
Это Хосе Ортега-и-Гассет, который скорбел, что массовый человек ощущает себя таким, как все, и доволен своей неотличимостью, сказал фразу, достойную быть жизненным лозунгом: "Жить - значит чувствовать себя единственным".
Если ты - единственный, то и всякий другой - тоже целый мир.
Но знает ли он это? Где найти слова, чтобы сказать ему и чтобы он поверил?
ОНИ УМЕЮТ
Стайка воробьев у края дороги раскричалась над хлебной коркой. "Я всегда обхожу птичек, - говорит мне дочка. - Знаешь, почему? Я их уважаю: они умеют летать, а мы нет".
Кто-то умеет, а другие нет. И вот со своим неумением и чужим умением (если хотите, то наоборот) приходится жить. Получается ли всегда уважать тех, кто умеет больше?
Ах, как я всегда завидовала тем, кто умеет петь. По-настоящему, сильно и не тратя сил. Меня прельщает непосредственное звучание души и думается, что, имея такой дар, можно очаровывать, завораживать. И что бы я только не отдала за красивый голос и умение петь. Сейчас бы ничего не отдала, а молодой и глупой так хотелось сделаться другой.
Еще очень уважаю тех, кто умеет различать, разделять обстоятельства и жизнь. Как это объяснить? Ну, вот, скажем, человеку что-то не под силу. Времени у него не хватает или лень. И он говорит: "Понимаешь, обстоятельства так складываются..." И через обстоятельства начинает объяснять, почему он не сдержал слово, не помог другу или бросил жену и детей. Это неправильно, это он слепил в кучу обстоятельства и жизнь, потому что честь, дружество и ответственность за близких не по ведомству обстоятельств, по правде-то надо бы признаться в том, что он по жизни человек очень мелких достоинств, а потому жизням других людей лучше с ним не пересекаться. От такого чем дальше, тем лучше. Те, кого уважаю, умеют отряхивать жухлые листья обстоятельств со ствола жизни. Про таких еще говорят: человек со стержнем, можно положиться. И если такой человек сказал, что сделает, и не сделал, значит, он умер. Вообще-то мне такие не встречались. Но они есть.
Я уважаю людей, умеющих красиво и мощно любить. Писателю Григорию Померанцу за восемьдесят, и он знает, что говорит, когда говорит, что близость мужчины и женщины - это сфера, которая находится в самостоятельном отношении к Богу. И еще он говорит, что тайна женщины не раскрывается в первую ночь, что к этой тайне надо иногда идти годами с одной и той же женщиной, все глубже ее разгадывая, вплоть до образа и подобия Божия, по которому мы все созданы. Я благодарна ему за эту мысль. Хотелось бы думать, что и о тайне мужчины можно говорить так же вдумчиво, так же небесно.
Когда люди жили медленно и в глуши своего обитания редко встречали новые лица, им нетрудно было о всякой встрече думать: это моя судьба. Всматривались в свою судьбу и не искали иной.
Не стоит сейчас говорить, были ли они счастливы, - это другая тема. Жаль, что нам некогда даже увидеть глаза другого человека, узнать его. Может быть, именно он умеет что-то иное, нежели остальные. Например, грубо говоря, летать. Для такого узнавания нужны время, внимание, доброжелательность и хоть немножко любви - столько, сколько у нас есть.
Поэтому я говорю: будьте со мной добрее, и вам будет со мной хорошо.
Что мы делаем, когда другие умеют, а мы нет? Восхищаемся, завидуем, обзываем дураками или святыми. Реакция разной бывает. Вот пошли люди на лыжах на Аляску через пролив. Молодцы, герои, богатыри, это же надо... Казенных денег не жалко, они, видите ли, крепят дружбу эскимосов их и наших... Я бы, может, тоже пошла. Только холода не люблю, и лыжи, и к эскимосам равнодушна. Поэтому смотрю на них по телевизору.
Тут важно не забыть о себе. Каждый из нас обязательно бывает в чем-то тем самым "умеющим" другим. Стоит вспомнить об этом, и реакция на другого со знаком минус быстро изменится хотя бы на нейтральную. Они на лыжах, а ты автомастерскую на свои деньги открыл. У нее докторская по философии, а у тебя трое детей всем на загляденье.
Мы все умеем летать. По-своему.
ПРОВАЛ ВО ВРЕМЕНИ
Можно дойти пешком. Но лучше проехать эти две остановки. Подходит троллейбус. Не тот. Еще один. Снова не тот. Пауза. Ничего не видно до самого поворота. Начинается нервическое топтанье, стремящееся перейти в беготню на ограниченном пространстве. Отчаянное ощущение бездарно потраченного времени. Мир приобретает неравновесность. Еще троллейбус. И снова пятерка! Все! Он срывается с места и идет пешком. Очень быстро, хотя предполагалась прогулка. И не сразу, не сразу приходит успокоение...
Случается такое и с вещами более важными, чем ожидание на остановке. Вроде бы все идет как надо - и вдруг провал. Начинаешь чувствовать ход времени как потерю. А спроси себя: что именно произошло? Да ничего особенного. Но вот вползает в душу невнятное беспокойство, словно бы ты здесь сейчас прохлаждаешься, а где-то там ты очень нужен, там без тебя все рушится. И не знаешь точно, где. Может быть, это оклик из параллельных миров? Петля в координате времени? А может, это просто тихая боль в сердце и нужно выпить корвалолу? Но не путаем ли мы местами причину и следствие? Как говорится, у меня есть вопросы на ваши ответы.
Я уверена, что этот провал связан именно со временем, хотя иногда ощущения предстают в пространственных образах - как балансирование на грани (ребре), как попытка (без рук!) поставить этот кубик Рубика на плоскость: пусть снова все идет как надо.
Получилось ли у меня передать невероятную неустойчивость ситуации и сопряженную с ней тревожность? Дон Хуан назвал бы это беспокойство нагуальным и был бы понят.
Ожидание, пустые дела, болтовня, ненужные тебе люди. От всего-то люди хотят получать практическую пользу. Раздражаются на то, что этому мешает. А что, если раздражение и нетерпение не всегда справедливы? И кажущийся совсем ненужным человек приходит к тебе, чтобы дать ответ на вопрос, который ты задавал во сне Богу, судьбе или мирозданью.
Вот не складывается личная жизнь. И я говорю в сердцах: "Я потратила на тебя два года!" Конечно, не потратила. Я их прожила с тобой. И что сетовать, если столько было отведено по судьбе, и в два года вместилось все вплоть до отчаянной обиды, которая проходит, как только начинаешь ее осознавать. Есть сожаление о том, что это могли быть годы с более интересным, более любящим человеком. Он не встречен, потому что рядом был другой. Но это самообман. Ни при чем этот другой, ни при чем. Все встречи происходят в свой срок, а вот ощущение разорванности во времени есть. Похоже на столкновение с тайной, которую еще предстоит разгадать. Дело трудное, но не безнадежное.
Можно меня заподозрить в том, что я призываю полюбить ожидание троллейбуса (хотя и надо-то пройти всего лишь две остановки). Можно. И это будет очень справедливое подозрение. Ощутив беспокойство в себе и неуравновешенность в мире, есть смысл заглянуть в раскрывшийся временной провал, прожить его как приключение. Ничто не напрасно. И если все время упорно приходит не тот троллейбус, может быть, именно на него и нужно сесть.
ПРОЩАНИЕ В АВГУСТЕ
- Когда ты вернешься, будет уже другая эпоха. В смысле образования геологических слоев.
- Да, - легко согласился он, вряд ли будучи адекватным моей несколько вычурной мысли.
У меня было ощущение конечности наблюдаемого мира, его податливости. Казалось, всякий наш жест, всякий новый оттенок голоса уничтожает что-то навсегда. И все это давало чувство радости.
- Увидишь Ваську, набей ему рожу, - сказал рядом человек с нерусской бородкой кому-то в полосатом. "Наказы остающимся", - улыбнулась я, но про себя знала, что никто из нас не остается. Мы все уже сейчас совершаем переход в какое-то совсем новое время-пространство.
Порывы горячего ветра спутывали полоски на моей юбке и колыхали линии жизни на наших ладонях. На этих линиях мы искали сегодняшний день. Прощальный поцелуй пришелся куда-то легонько в висок. Он был уже в пути и вряд ли отчетливо слышал мое "Возвращайся!". Зато услышал "Бросай камешки в речку!". Зачем? Чтобы у всякой речки меня вспоминать, глупый.
Я пошла, а поезд еще стоял. Я ушла с вокзальной площади, а поезд еще стоял. Я долго не пойду на вокзал и буду думать, что поезд никуда не ушел, просто затаился. Потом я приду и освобожу того, кто околдован зовом дороги...
...И снова был август, уже другой, снова струился зной по перрону. Отъезжающие томились: дизель запаздывал больше чем на час. Нам то и дело невнятно обещали его прибытие. Обещания не сбывались. Наконец озвучены час и минута, будущие пассажиры подхватили ношу и сконцентрировались - поезд идет, но не останавливается там, где его ждут, он продолжает движение, люди бегут следом, и на тихом ходу кое-кто умудряется вспрыгнуть на подножку... Лязг буферов, крики: "Нет! Не тот состав!". Возвращаемся на исходную, и, возвращаясь, видим, что сумбурный перелет пассажирской стайки был еще более бестолковым, чем можно вообразить. В сумятице, видно, кто-то задел, ненароком толкнул или сам он, бедолага, оступился, как знать, но под вагонным колесом лежит и не кричит, не просит, а как-то страшно дышит взрослый и, наверное, сильный прежде человек. Когда показывают раненых в кино про войну, показывают неправду. Киношным раненым красиво подрисована кровь и они сбрызнуты одеколоном.
Ему пытались помочь. Состав дал задний ход, слегка, но раненого поволокло с колесом, его было трудно оттуда вытащить. Люди тянулись помочь, но боялись такой же участи. Когда его все-таки подняли с рельсов, уложили под деревом, приехали "скорая" и молодая женщина в форме, видимо, следователь, под вагоном осталась лежать его туфля, ненужная. Ему было очень плохо, жена рыдала и не находила в себе силы подойти и прикоснуться, утереть ему лицо, придержать сломанную руку во время перевязки. Она не могла, потому что уже прощалась с ним, оплакивала его. От невозможности помочь болело сердце.
Прощание - счастье. Прощание - горе. Не странно ли, что на одном и том же месте.
Особенно, если временем пренебречь.
ЯГОДНЫЕ ПОЛЯНЫ
Где живут воспоминания? В самых разных местах.
Наиболее правильное занятие в июльский выходной - отправиться собирать ягоды.
Разговорчивая старушка, резво обшаривая укрытые в высокой траве кустики лесной клубники, сообщила, что урожай ягод и черемухи небывалый, а это по народным приметам предвещает голодный год. Сообща припоминаем напасти: колорадский жук, тля, идущая где-то уже недалеко саранча... И зять мой, то ли Нострадамуса начитался, то ли нагляделся телевизора, тут же как бы кстати спрашивает не без ехидства: "Ты буржуйку купила?" - имеет в виду, что конец света на носу, тепла не будет, зима - последняя, и даже варенья из нынешних ягод съесть не успеем.
-А зачем собираем?
-Так приятно же...
Точно, долго печалиться не получается, очень уж приманчивая поляна, радостно светит солнце, экологически чистые комары и слепни кусают почти безболезненно. Больше двадцати лет мы приезжаем на это ягодное место возле небольшой деревни, где дома не стоят стройно вдоль единственной улицы, раскиданы в стороны, а между ними вольно, как куры по нашему Заашкадарью, бродят пегие свиньи.
Разговоры на поляне недолги - ягоды то сведут, то разведут говорящих по сторонам. Каждый думает о своем, потом скажет: "А помнишь?.." Удивительно многое вспоминается под горячим солнцем на крутом овражном боку. Вспоминаются те, с кем приезжали раньше и кого уже нет ни здесь, ни где-нибудь еще среди живых, их словечки, привычки, шутки. Совсем вроде бы посторонний овраг, о котором весь год не помнишь, оказывается,давно уже часть нашей семейной истории.
- А в прошлое воскресенье,- сказала та же чужая случайная старушка (навсегда в нашу историю впечатываясь),- приходил управляющий и гонял ягодников, чтобы не мяли траву, грозился всем шины проколоть.
- Управляющий чем? - спросил активно познающий мир младший племянник Боб.
- Вот этим оврагом,- ответила его остроумная мама.
- Перебьется,- заметил отец.- У нас ягоды пока что не в частной собственности.
Пропадут насовсем дорогие нам кусочки прошлой жизни, если действительно нельзя будет просто выйти из машины и пойти вольно, собирая ягоды-грибы, а то - просто большой пестрый букет полевых цветов, которому краски дают горошек и колокольчики, а аромат - душная таволга?
Вольно. Приволье. Вдоволь ветра, света, облаков, запахов и шорохов, стрекота кузнечиков. Кружится голова. Навсегда молодая мама позирует фотографу среди бескрайнего ромашкового луга в новом платье с цветочным узором. Плывут ароматные волны чабреца и липы. Тяжелые ягоды калины запасливо срезаются для любимых пирогов.
Конечно, горожане не могут сказать, что лес - их кормилец. Наши отношения с лесом и лугом не так утилитарны, они интимнее и тоньше. Лес - наш праздник, даритель, наш всегдашний выходной, наш побег в детство, в воспоминания. Идем туда, чтобы наполниться радостью, и он нас впускает, раздвигая кусты и деревья как большие руки для объятий. Даже если мы мнем траву, вгоняя в стресс управляющего оврагом. Трава прощает, она умеет вырастать снова.
УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
Снова показали неумирающего "Афоню" - сказку про мужика, чья жизнь пуста и нелепа, но который постоянно изображает деловитость, играет "полезного члена общества". И вспоминает в откровенную минуту, что вот был у него разряд по волейболу, не бросил бы - был бы уже тренером, по заграницам ездил. Однако бросил. И за что только любит его, облезлого, чистая девочка в голубом? Не иначе - за то, каким он был (или был бы). Годы проходят, а фильм смотрится всякий раз с новым интересом. Наверное, потому, что глубоко внутри человека держится это афоньство - желание создать видимость активной жизни и неохотное полупризнанье в том, что возможности уже упущены. Только в сказке к таким никому не нужным мужикам являются юные принцессы. И даже в сказке с хорошим концом - а что говорить про жизнь - принцессу не сразу узнают, ею пренебрегают, отказываясь от единственного своего спасения.
Иногда думается: может быть, это потому, что мы живем посередке между востоком и западом? Живем по-восточному лениво, довольствуясь тем, что есть, даже не пытаемся примерить к себе иные обстоятельства.
Когда я писала для заводской многотиражки, частенько доводилось разговаривать с людьми, проработавшими не только что на одном заводе, а на одном рабочем месте всю сознательную жизнь, измеряемую десятилетиями. В загазованности, под хлопьями сыплющегося из дымных облаков фталевого ангидрида я спрашивала, не скрывая недоумения: "Неужели у вас не было желания уйти отсюда?" В ответ получала не меньшее недоумение: куда, мол, да и зачем? Это называлось любовью к родному заводу, сильно приветствовалось на профсоюзных конференциях. Пожалуй, надо думать, приветствуется и сейчас. Любовь к насиженному месту, к натоптанной тропинке не побороть даже невыплатой зарплаты. Куда уж больше.
А про восток я вслед за Мережковским, который говорил, что основное свойство китайского мышления - "несокрушимая положительность".
Однако европейцы и даже американцы, для которых главное в жизни - успех и деньги, деньги и успех, когда хотят восстановить свою потрепанную успехом нервную систему, тоже заявляют, что мир таков, каков он есть, и менять что-либо есть глупость. С этим мы соглашаемся очень охотно, поскольку идеи научного позитивизма изначально близки нашему посрединному менталитету.
"Мы хотим перемен", - пел покойный Виктор Цой, вызывая удивление в обществе, где бытует расхожая сентенция "лучшая новость - отсутствие новостей". Кто ж их в действительности-то хочет? Осмелюсь утверждать, что очень многое в жизни людей подчинено страху перемен, который в конечном счете является страхом перед жизнью. Боимся жить. Выбираем жизнь как сон. День за днем, в тихом однообразии. "Афоня, дай рупь!"
Но если я сделаю шаг навстречу, если я рискну, вдруг проиграю? Вдруг мне станет хуже? А к нынешнему плохому вроде бы уже привык... И даже если выиграю, как отнесутся к этому другие, те, кто не решается на перемены? Это страх - не называйте его рассудительностью и здравым смыслом.
Поменять город (или хотя бы квартиру), работу, окружение... Да, господи, пусть только стиль одежды! Некоторые могут. А некоторые - могут через годы говорить:"Если бы я в свое время решился и перешел в ту лабораторию, если бы я все бросил и сел за книгу, если бы я не испугался ответственности..." Многое могло быть по-другому. Росли бы дети, которые так и не родились, была бы семья совсем с другим человеком, любимая работа в другом месте, другие песни за окном.
Говорят, нельзя о прошлом в сослагательном наклонении. История этого не терпит. Личная история каждого отдельного человека, биография - тоже. Остается говорить: жизнь удалась, только не в тот институт поступила да не за того человека замуж вышла... Это не я сказала, но очень нравится, как сказано.
ПОЙМИ МЕНЯ
Завидев друг друга, издалека просияли улыбками. Сойдясь, обнялись. И это было правильно. В правильно устроенной жизни именно так и должно быть: матовый блеск влажного асфальта, свежесть вечереющего сентябрьского воздуха, отгороженность от ойкумены, возникающая вдруг и где угодно, если встречаешь того, кого ждешь. Светофор зажигает зеленый - значит, можно. Можно идти вместе. На край света или на противоположный тротуар - это уже не столь важно, это частности, детали, которыми пренебрежем сегодня. Однако гармония чередуется с хаосом, и только-только возникшая правильность жизни ломается, крошится, сыплется. Расходимся в разные стороны, унося с собой чувство, что это - неправильно.
Дальше - обыденность, вся состоящая из деталей, частностей, мелочей, крадущих нашу цельность.
Видите ли, взаимопонимание иллюзорно. Мой любимый современный автор, работающий в жанре нелинейной литературы, Костя Елевтеров в своем романе "Выныривающий" хорошо сказал: "Я сам себя прекрасно понял". Ради этого действительно стоит написать роман. Надеяться, что тебя поймут другие - наивно. Если они что и поймут в твоем тексте, то - себя, и это тоже очень хороший результат. Закон иллюзорности взаимопонимания одинаков и для письменных текстов, и для устных высказываний. Говорю - значит, надеюсь что-то себе объяснить. Ты слушаешь с надеждой понять самого себя. Получается или не очень?
Это трудно - что-либо делать, сохраняя адекватность своему миру, а не просто отбиваясь от нападок повседневности. Какая погода, что надеть, когда зарплата, почем кефир, что там сегодня по телевизору...
Быт агрессивен, он придуман кем-то недобрым для того, чтобы у нас не оставалось времени понять себя.
"То, что нужно человеку, никто не может ему дать. Он может найти это в самом себе. А ищет почему-то на стороне", - это Святослав Рерих, начитавшийся Конфуция и старающийся пересказать его своими словами.
А если мы ищем главное и нужное в других людях, это тоже означает "на стороне"?
Конфуций с Рерихом, судя по всему, считают, что да. А если обращаться напрямую к божественному замыслу, крошечной частичкой присутствующему в каждом человеке? Не получается, конечно. "Он еще не забрал, но уже ты его поняла по движенью: то душа прикоснулась к душе, то звезда зацепилась о землю". Умели бы мы так жить, жили бы в другом, правильно устроенном мире.
Вот в чем дело. Мы слишком многого хотим.
Только-только начинаешь что-то понимать о жизни, как тебя останавливают: оркестр, венки, стук земляных комьев о доски очень близко над головой. И когда уже все-все ясно, совершенно некому об этом сказать. Не ругайте меня пессимисткой. Я всего лишь прошу понимания. Пока не поздно, пока еще светофор горит зеленым.
Пока можно идти на край света.
ВАСИЛИСА И ЧУДОВИЩЕ
Конечно же, вы помните эти сказки. Они про любовь - но про очень разную.
В "Аленьком цветочке" девушка вынуждена жить рядом со страшным, но добрым чудовищем. И она его полюбила - за красивую душу. Когда умеешь полюбить душу - чудовище исчезает, появляется прежде заколдованный царевич.
Царевна-лягушка каких только женских подвигов не совершает! И стряпает лучше всех, и шьет, и вяжет, и слова не скажет - не любит ее муж, отворачивается от гадкой лягушонки до тех пор, пока она красавицей не обернулась да не сплясала.
Женщина, как было уже сказано, любит душу, мужчина - тело. Бежит скорее и сжигает он нашу шкурку не спросивши, не подумавши: мол, коли уж ходит супруга в шкурке, значит, это кому-нибудь нужно. Тут, конечно, приходит черед испытаниям, он их преодолевает, потому как предвидит приз - красавицу без шкурки. Ох, небескорыстна мужская любовь! А представьте, если бы было Ивану-царевичу только одно испытание - полюбить лягушонку как она есть. Держу пари - зашвырнул бы в болото и остался старым холостяком.
Ну, а мы (все, как одна, Василисы Прекрасные), случись девичник, сидим философствуем: и чего это они, царевичи, совсем уж любить-то не умеют, не напрягаются, чтобы душу разглядеть. Пошумим-пошумим да призадумаемся: а оно им надо? Это наше дело душу находить да выдумывать. У них-то в большинстве ни дворцов, ни лебедей, ни аленьких цветочков нет. Есть только то, что мы про них придумаем. Был среди них один совсем юный чудак с заграничным именем Отто Вейнингер. Толстую книжку написал о том, что мужчина - это дух, который оживотворяет вселенную, творит и пересоздает ее. А женщина - только тело, она живет чужими ценностями и интересна лишь постольку, поскольку отражает творческую фантазию мужчины. Доказательств у Отто не было, и он покончил с собой еще до публикации своей книжки.
Конечно, и Отто, и мы (Василисы) несправедливы, когда беремся обобщать. Обобщение лживо. Однако отчего же наши царевичи нисколько не дорожат и своей собственной душой?
- За что ты любишь меня? - спрашивает он, смутно догадываясь, что вроде бы не за что.
- Я люблю в тебе твою бессмертную душу, - ну, тут он кричит от ужаса и бежит в горы.
Да, думает Василиса, лучше бы я соврала про мягкие волосы и стройные ноги. С людьми, в общем-то, надо говорить на их языке.
Вот и начинаем прикидываться, что живем мы только чужими ценностями, изо всех сил убеждаем своих милых, какие они эксклюзивные, а мы как бы только смутное их отражение. Пусть и дальше не ведают о том, что есть на планете Земля древнейшая и тайная матриархальная цивилизация, чьи мыслительницы и исследовательницы со снисходительной материнской улыбкой позволяют царевичам присваивать свои открытия и идеи и продолжают улыбаться, когда кое-кто из них всерьез рассуждает о слабости женского интеллекта и о ведущей роли человека в штанах.
Улыбайся, Джоконда!
УТОЧНЯЕМ СМЫСЛ
Мир полон людей, ищущих понимания. Его не находящих. Страдающих. Мои примеры обычно до банальности прямолинейны. Вот еще один такой. В довольно полный троллейбус входит бабка с перевязанной кистью руки. Через пару остановок начинает время от времени громко охать, говорит, что болит рука, от тряски болит еще сильнее. Говорит, ни к кому лично не обращаясь. Ну, ее, соответственно, никто и не слушает. Оказывается, по ее мнению, это был намек на то, чтобы ей уступили место. Никто не понял, и немного погодя она начала речь о наглой современной молодежи.
- Что вы ругаетесь, лучше прямо попросили бы, и вам уступят место, - сказали ей стоящие рядом.
- Вот еще, буду я просить! - оскорбилась бабка.
И я подумала с грустью: как часто это бывает - ждешь отклика на невысказанные, непроговоренные желанья. Напрасно ждешь. А никто при этом не злодей и не тупица, просто ты ему не послал отчетливого сигнала. Накручивается целая драма там, где можно было сказать: "Будьте так добры, окажите любезность...".
Люди не высказывают своих желаний по разным мотивам. Это может быть комплекс царствующей особы, как в приведенном случае. Она входит, все взоры на нее, мысли всех - о том, как угодить. Царствующие особы не снисходят до просьб, они выше этого, однако практической пользы от этой роли они получают меньше, чем надеялись. Образ срабатывает только в кругу близких лиц, согласных играть свиту. А обычно и на вечеринке в красный угол не усадят, и тяжелых сумок не поднесут.
Желания могут не высказываться из-за искренней или притворной боязни обременить собою окружающих. Те, кто в этом искренни, в общем-то, и не жалуются, они находят иные радости в жизни. А вот притворяшки обижаются часто, и у них, как и у царствующих особ, вокруг полным-полно виноватых.
Если вы закрытая система, вам трудно при любых условиях. А как насчет обратной связи? "Я сам себя отлично понял!".Это цитата. Сам себя - хорошо. А другие? А других? Прислушиваться к другим. Разговаривать не только о жизни, но и о самих словах - как изменяется смысл слова, когда его произносят разные люди? "Правильно ли я понял, что...". В девяти случаях из десяти вам ответят: "Нет-нет", - и повторят фразу чуть иначе, уточняя.
Когда знакомый обратился ко мне с просьбой дать диктофон на пару часов (важный разговор!), в первый раз я удивилась. Потом с подобной просьбой подошел другой, третий, и они не были друг с другом знакомы, и их непохожие важные разговоры происходили в очень разных обстоятельствах.
В заграницах можно пойти в магазинчик и купить для личного пользования шпионскую штучку из тех, что нередко показывают в кино: микрофончик под одежду, он и запишет, и передаст разговор. Такой вот вариант внимания к собеседнику.
В нешпионских случаях совсем не обязательно разговор хранить и обмусоливать постфактум. Интереснее в нем активно участвовать. Возможно, я не права, но думается, для этого не обязательно говорить громко и много, а вот слушать и задавать вопросы - обязательно. Сомневаться в сказанном, вслух уточняя смысл...
Человек очень старается быть правильно понятым, если он беседует со следователем, врачом, ну, с кем еще? Может быть, со своим начальником: "Да, я опоздал на двадцать минут, прошу меня расстрелять". В обыденных разговорах фразы летают, как пинг-понговые шарики, рикошетят и закатываются в темные углы. Особенно верна эта картинка, если в разговоре участвуют больше, чем двое. Мне нравится это слушать, забавно, как оперетта, - каждый о своем, общему смыслу просто негде возникнуть. А если их еще немножко подпоить!
У вас так бывало: вдруг ощутишь себя с собеседником единым целым, продолжаешь начатую им фразу, говоришь то, что он только собирался сказать? И расстаться трудно. И видишь, как отражается в глазах напротив твой восторг перед абсолютно точным смыслом сказанного.
ОТПУСТИ ПЕЧАЛЬ
Подруга жаловалась на безответную любовь. Мужчина женатый, в другом городе. На свидание придет, но его надо звать и самой все устраивать. И если посмотреть правде в глаза - не любит он. Ей было плохо. Ей правде в глаза глядеть не хотелось, но та настырно именно в глаза так и лезла. Мы стояли на углу возле магазина. Густо шагал туда сюда народ, время было после работы - все домой, в магазин по пути. Все в заботах.
- Посмотри, сказала я ей. - Посмотри на них на всех. Ни у кого нет того, что у тебя. Ни у кого не щемит и не ноет душа, не переполняет тоска до разрыва сердечной мышцы. Смотри, какие они серые, скучные, у них нет твоей любви. Такой вот безутешно-безответной. Не всем судьба жалует эту боль. Можно прожить всю жизнь, и - не дано. Время пройдет, и любовь пройдет, а радость от того, что ты умела это чувствовать - останется.
Может, это атавизм какой-то - воспринимать как опасность и бороться против всего, что так или иначе нарушает ровное течение жизни. Говорим: "Недостает впечатлений, мало эмоций", - и впадаем в панику, стоит лишь этим эмоциям возникнуть. Упал в стремнину - бейся, выбирайся на твердую сушу. А что, если довериться потоку и почувствовать его силу и красоту?
Другой пример. Не про любовь, а про смерть.
Девочка Изабель Цахерт умерла в 16 лет от рака. Она сумела сделать это потрясающе достойно. От переживаемой боли она не всегда могла произносить слова и поэтому писала письма своим родным. От боли она писала каракулями. Вела дневник и прощалась со всеми. В последнем письме к своему доктору Изабель написала; "Я воспринимаю свою болезнь и надвигающуюся на меня угрозу как дар Божий. Я вселяю этим во стольких людей мужество и, надеюсь, освобождаю их от страха перед смертью, потому что душа моя светится радостью. Я снова встречусь с вами в раю".
Ее мама нашла возможность рассказать о своей девочке, издать ее предсмертный дневник и письма. Я думаю, эта книга действительно способна помочь многим людям. Удивительно, что такая, казалось бы, юная личность проявила себя на редкость зрелой и способной дать опору другим. Она самое смерть приняла как явление жизни - как дарованное ей испытание. После писем Изабель не совестно ли впадать в отчаяние из-за косого взгляда или пропажи кошелька? Вот бы суметь разглядеть во всяком явлении, событии, проявлении чувств немного больше того, что лежит на поверхности. И тогда подобно знаменитому чудаку, вытянувшему себя за волосы из болота, мы сумеем найти поддержку в самих себе. Ничто не безнадежно, пока мы живы.
А еще мне нравилось прежде пресекать панику фразой: "Никто не умер". Иногда эти слова бывают неправдой, и кто-то действительно умирает. Но и это не останавливает потока жизни, мы не навсегда разучиваемся смеяться.
Отпусти печаль - дай ей избыться, вольно окончить свое бытие. И тогда, уходя, она оставляет благодарное чувство.
ХОРОШИЙ ВКУС
Мы охотно обнаруживаем его у себя и не менее охотно отказываем в нем другим. Существует ли он объективно?
Когда Лариса ищет себе на рынке что-нибудь из вещей, ей обычно ничего не нравится. Вдруг находится что-то, что в принципе можно надеть. Она спрашивает цену. О-о! Цена запредельна. "Ну, что ж, - улыбается Лариса, - значит, у меня хороший вкус!" Шутку подхватили подружки и словами "у меня хороший вкус" утешаются, если не могут позволить себе обновку. Конечно, шутка. Настоящая "вещь для тех, кто понимает" не имеет шансов получить на торжище жизни свою истинную цену.
Это мода? Это привычки? Это стиль или умение разбираться в мнениях, людях, вещах? Вкус - характеристика внешних или внутренних качеств? Когда кто-то надевает зеленое с красным, а юбку в цветочек с блузкой в полоску, то это проблемы плохого зрения или особенности представления о прекрасном?
Про американцев говорят, будто у них настолько нет вкуса, что одежда в магазинах продается сразу в комплекте с бижутерией - сами не сумеют подобрать. Возможно, это всего лишь недобрая сплетня.
- Мне нравится, когда молодые девушки стараются выглядеть по особенному. Почему нет, если это им идет, они же не бабки, - говорит своему спутнику пожилая женщина в кожаном плаще, таком, как у всех, идущая в густой уличной толпе вслед за малышкой, у которой пробриты на затылке косые полоски, а над ухом висит косица. Девочка гармонична со своим внутренним состоянием, сориентированным на эпатаж, вызов. Благожелательно отозвавшаяся о ней женщина гармонична по отношению к проявлениям молодой жизни, в окружении которой она находится. Не назвать ли нам хорошим вкусом вот это умение находиться в состоянии гармонии?
Говорим: вкусы переменчивы. Эту тему обхихикал еще Мишель Монтень в своих "Опытах", в главе "О старинных обычаях". "Вкусы наши меняются так быстро и внезапно, что даже самые изобретательные портные не могут поспеть за ними и выдумать столько новинок", - писал француз и гражданин города Рима, негодуя на то исключительное легкомыслие, с которым люди меняют взгляды и мнения вслед за модой, будто ими владеет какая-то мания, переворачивающая их мозги.
Пока представление о хорошем вкусе находится в личном пользовании, не обнародовано, не высказано, его как бы и нет. Нужно, чтобы его заметили, отметили, а значит - вознесли или осудили. Ведь нам всегда нужно о чем-то поговорить. "О вкусах не спорят, - писал Честертон,- из-за вкусов бранятся, скандалят и ругаются". На взаимное уговаривание не спорить о вкусах тратятся века. И только-только народ со всем примирится - и с силиконовыми телами кинозвезд, и с именами черепашек-ниндзя, и даже с телепередачей "Про это" - как нате вам: Церетели водружает в столице памятник Петру. И уже никакая народная мудрость типа "кому нравится арбуз, а кому свиной хрящик" не в состоянии такого выдержать. Однако шумный бунт москвичей с хорошим вкусом (экстремисты даже инсценировали минирование памятника, но не взорвали - жаль) не дал результатов, потому что обычно хороший вкус бывает у одних, а деньги - у других. А как они нужны бывают, деньги, чтобы организовать пространство вокруг себя по своему вкусу! По собственному, хороший он или так себе... Здесь к месту сослаться на Иосифа Бродского, который в своем эссе "Меньше единицы" как жизненный принцип излагал такую мысль: если ты выбираешь нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса. Иметь особенный взгляд на вещи - это смело, заурядности это не по плечу. Мы, умненькое, но ничем не отличившееся большинство (правда, есть и больше нас - толпа) предпочитаем прибегать к образцам и референтным мнениям. Мы ищем примеры, мы их хотим.
Примеры есть. Что в отношении хорошего вкуса может быть безупречней природы? Она гармонична без изъянов. Она может страдать, но не умеет гневаться. Ее изысканность не переходит в вычурность или пошлость. Она постоянна в своей переменчивости, своих потоках, движущих воды, облака, материки.
Какая бездна вкуса в листопаде!..
ДЕТСКИЕ ДРАКИ
Малыш приходит из школы с серыми полосами на щеках, всклокоченный. Дрался? Говорит, что нет. Потом тихонько зашивает курточку.
Еще раньше, в детском саду, где была воспитательница-мудрец, она не вмешивалась в детские конфликты, давала разрешиться им естественным путем, малыша донимал один маленький и вредный. Воспитательница, удивленно округляя глаза, говорила маме: "Он почему-то не дает ему сдачи". Малыш резонно отвечал: "Я не могу его бить, он же слабее...". "А пока ты его не бьешь, он думает, что слабее ты. Если не дать ему сдачи сейчас, он всю жизнь будет приставать к людям и думать, что ему это позволено". Обстоятельства красноречивее наставлений. Когда в очередной раз забияка припер нашего пацифиста к стенке и деваться было некуда, тот ему дал-таки в нос. Бывший обидчик долго выл и унимал текущую кровь. Охота драться у него пропала. Не навсегда, наверное.
Так как же, драться - хорошо или плохо? Чувствовать себя космическим существом (Венера и Марс) или низким животным (либидо и мортидо)? В то же время хотеть быть человеком... Говорить о законности, о духовности - закатить глаза и с придыханием - и ежиться от ощущения шевелящихся колючек внутри: так проявляет себя желание ударить в гневе или от внезапной обиды не пожать плечами и тихо закрыть за собой дверь, а упасть лицом и горько плакать. Стремление разрушать и стремление любить - это то, из чего, по мнению старика Фрейда, сделаны и наши мальчишки, и наши девчонки - все, от рождения до глубокой старости.
Картинка во дворе: двое азартно пинают лежащего, еще один с интересом наблюдает. Всем лет по восемь. Говорю: "Эй, а вы что, правил не знаете?" Остановились, битый отбежал в сторону, тоже слушает. Они не знают, что лежачего не бьют. Наоборот, они по сто раз в день видят по телеку, как бьют именно лежачего, именно слабого, и видят, что это хорошо. Нет уже старших братьев, которые сидели бы на бревнышках у дома и смотрели со знанием дела, как колошматит друг друга сопливая ребятня. Того, кто бьет в спину, пристыдят, как и за пинок, и за лежачего. Оттого, что забыты правила кулачного боя, самого боя меньше не стало. Даже неудобно снова вспомнить про телевизор, говорить о котором как о беспринципном учителе жизни стало общим местом.
Женщины дерутся тоже, реже, но более гадко.
И все-таки, драки - мужское дело. Не потому, что они, как думают про себя, такие героические, а потому, что в них сильнее биологическое разрушающее начало, не стесненное принадлежностью к цивилизации. Они причастны, но не стеснены. Им цивилизованность не мешает. Как же! Они гордятся тем, что придумывают новое, новое и новое вооружение, и как раз это считают признаком цивилизованности. Нет, не мешает. Они не прекращают своих детских драк, своей игры в войнушку. Сначала выясняется, кто сильнее во дворе и на нашей улице, потом - в стране, потом - чья страна самая независимая среди всех независимых. Говорят о масштабных вооруженных конфликтах, а видится сквозь все это наглая рожица детсадника, которому вовремя никто не дал в нос. Теперь у него могут быть генеральские лампасы. Или - жизнь, ведь она перевертыш - он может быть профессиональным убийцей, у которого нет имени, только кликуха типа Бешеный или Меченый - словом, герой детективов, искусно написанных, кажется, почти без употребления человеческих слов. Их в этой литературе используется ограниченное количество.
Не все мальчики драчуны. Кое-кому действительно трудно поднять руку на живое и разумное. Их берут в армию и заставляют это делать силой, приказом. Они возвращаются домой с покалеченными душами - и это отдельный разговор. Они не нравятся тем, кто любит драки. Они не обязаны им нравиться, поскольку они по сути своей приближаются к мифическим андрогинам - цельным существам, жившим до пагубного разделения на мужчин и женщин. С тех пор, как разметало половинки, и начались эти дикие драки. Говорим, детские, чтобы себя чуточку приподнять: мол, мы не дети, не про нас. Да нет же, дети! И злые дети.
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО
Предваряя дружбу, любовь или бизнес, люди часто говорят: "Прими меня таким, какой я есть". И тут же высматривают: что изменить в другом человеке, как его перевоспитать, чтобы сделать удобнее для себя, ближе к собственному представлению об идеале. Мне кажется, из этого свойственного всем побужденья произрастают поистине вечные идеи о новом человеке, человеке будущего. Идеалисты задумываются как о человеческой природе, так и о человеческом облике. Помню, в любимом журнале моего детства "Техника - молодежи" давным-давно печатались такие вот научно-прожектерские статьи. Я читала старые подшивки дошкольницей, сидя на теплом низком крылечке. Тексты сопровождались картинками, совершенно жуткими для ребенка, никогда не видевшего ужастиков. Уверовав в естественный отбор и изменчивость видов, авторы тех статей рисовали нам существо без волос (рудименты отомрут) с раздувшейся в верхней части головой (объем мозга увеличится) и узенькой мордочкой (зубов тоже станет меньше, поскольку питаться будем из тюбиков). Тонкие ручки и ножки символизировали освобождение от тяжелого физического труда, длинные пальчики приспособлены к кнопочкам пультов. И это, говорилось, будет считаться красивым, поскольку - целесообразно.
Сейчас подобные гипотезы не в ходу. Постепенно выяснилось, что человек вполне может позволять себе оставаться низколобым, волосатым и мускулистым, потому что и тот небольшой мозг, что у нас имеется, мы используем не больше, чем процентов на десять, остальное - "НЗ" на крайний случай. Природа предпочитает иметь запас прочности. К тому же, появился компьютер, и ему уже можно поручить многое, чтобы самим не напрягаться. Примите нас такими, какие мы есть? Как бы не так!
Благодаря медицине выживают все те, кто без нее умер бы еще во младенчестве. И поэтому насквозь больное человечество зациклилось на болезнях, лекарствах, операциях и трансплантациях. Научные гипотезы нашего времени идут не от производственной целесообразности, а от элементарного физического выживания, они рисуют нам человека будущего как полуэлектронное и почти бессмертное существо, у которого будут искусственные органы, синтетические мышцы, сокращающиеся от сигналов чипов, вживленных в мозг. Нигде не пишут, будут ли у нового человека волосы. Скорее всего - парики. А размножаться, кстати, - клонированием, через пробирку.
Понятно, все это придумали не вчера. Десятилетиями занимались этим ученые в своих тайных лабораториях. И если уж решились обнародовать результаты своей работы, значит, их просто невозможно скрыть. Не естественный отбор изменит человека. Его изменит человек. Будет ли это хорошо?
Наверное, изменившееся тело как-то повлияет на состояние души. Будет ли полуэлектронный потомок любить цветы и животных? А людей? Будет ли он воевать? И - будет ли он вообще?
Не стоит заглядывать слишком далеко вперед. Чем дальше, тем больше риск ошибиться в прогнозе. Посмотреть поближе можно. Хотите увидеть человека будущего, узнать, какой он, чем живет, интересуется, что для него ценно? Тогда загляните в глаза своих детей - это они. Задайте им те вопросы о будущем, которые бережете для ученых и фантастов, выслушайте с благодарностью. Конечно же, вы их все еще воспитываете, это правильно. Однако сделайте усилие и примите их такими, какие они есть, какими их задумал Бог. Они потом поговорят со своими детьми. Прочувствуйте пульс Вечности в этих тихих домашних беседах.
ЛУЧШИЕ ДНИ
"Жизнь - это то, что есть сейчас. Ни день прожитый, ни грядущий, И не мечты о райской куще, И не гадания на гуще, Ни в памяти счастливый час - Нет, только то, что есть сейчас".
Хорошо сказано, не правда ли? Умно, изящно, и есть в этом грусть, сопутствующая всякому прикосновению к истине. Другой поэт говорил: "Мне грустно и легко..." А автор этих строчек - Сергей Фроловнин, стерлитамаковец.
Мне представляется, что всякий человек в свое время додумывается до осознания предельной ценности того, что происходит с ним в каждый момент проживаемого времени. Иногда это могут подсказать стихи. Или привычка смотреть в небо - живое, движущееся, многоцветное и, в общем-то, чуждое человеку.
Однажды в темно-синих утренних сумерках шел снег редкими и очень крупными хлопьями. Такими крупными, что их было видно очень далеко, особенно на синем фоне. И я посмотрела далеко - вверх. В перспективе движущихся вдали белых хлопьев так отчетливо виделась глубина (высота?), нет, отдаленность того пространства, что всегда невидимкой между нами и привычным голубым куполом... На мгновенье показалось, что туда можно упасть. Похожее чувство испытываешь, стоя у зеркальной лужи и вглядываясь в плывущие по ней облака. Это было только однажды, и было как подарок.
А случалось ли вам всматриваться в закатный краешек неба, когда красноватый запаздывающий свет смешивается с темными тучами, словно нарочно толпящимися у самой кромки горизонта? В перепаде тонов, в подвижности света видится другой, иной, но тоже совсем реальный мир. Пока лучи солнца не уйдут насовсем, можно наблюдать, как он меняется и исчезает. После такого "контакта" еще сильнее хочется жить, в том смысле, чтобы замечать красивое, которое есть, конечно же, есть где-то совсем рядом каждую минуту. Оно в линиях и звуках, в живом и в том, что желает быть живым, в людях - их взглядах, их тепле, их маленьких капризах и больших страстях. Все это есть, все это рядом и нуждается в том, чтобы быть отмеченным, узнанным, воспринятым.
А когда подумаешь о том, как много прекрасного появляется и исчезает в таких местах, где нет человека - этого "инструмента, которым мир познает самое себя", то естественным образом приходишь к мысли о существовании Создателя. Иначе зачем бы все?
"Мы переживаем наши лучшие дни, не замечая их: нам хочется вернуть их лишь тогда, когда наступает время скорби", - сказал угрюмый философ. Жаль ему, что вполсилы осознает себя человек живущим и манит его подправленное хитрой памятью прошлое. "Как молоды мы были!" "Как хороши, как свежи были розы..."
Люди многое делают для достижения достатка, благополучия, для карьеры. А спросить их, что считают они лучшими днями, и начнутся воспоминания о студенческой юности с маргариновыми бутербродами и чаем, заваренным в широкой алюминиевой общаговской кастрюле. Или о строительстве узкоколейки по пояс в каше из грязи и снега - городу были нужны дрова. Все это может быть очень мило. Приятно чувствовать себя молодым или героем. Но как хорошо знать, что можно просто чувствовать. Прислушайтесь к Сергею Фроловнину:
"Мы забываем в спешке буден, что никогда уже не будем, что мы не вечны и беспечны. Мы только есть - и в этот час. И потому так скоротечна жизнь - то есть, то, что есть сейчас".
ЛОЗУНГ - ЛЮБОВЬ МОЯ
Рассмешить наших современников и одноземельцев трудно. Народ поскучнел и озаботился. Да к тому же транспарант на красном ситчике планировался, видно, не совсем с целью развеселить. Однако демонстрация серьезной попытки чему-то соответствовать тоже может вызвать смех, хотя и не задуманного качества. Накануне первого апреля над входом в парк с улицы Мира можно было прочитать: "Дорогие (или уважаемые, дословно не помню) горожане! Поздравляем вас с весенним праздником юмора и смеха!" И я оторопела оттого, что тень Огурцова из "Карнавальной ночи" с его бессмертным "Я сам шутить не люблю, и людям не дам" пронеслась в стылом воздухе. Сочинить такой лозунг мог только чиновник, которому велено отметить большой праздник. Ему невдомек, и объяснить невозможно, что первое апреля не тот день, когда принимают поздравления. С чем? Поздравляем, мол, у вас вся спина белая.
Многое пишется на щитах и полотнищах и развешивается на видных местах. Это никогда не украшает. Город как живое существо - со всеми его домами, парками, улицами, людскими потоками, - город пригибается под тяжестью навязанного груза, несет на себе эти яркие контрастирующие с его обликом пятна. Да к тому же это внешнее подспудно заставляет город чуть по-другому дышать и действовать. Оно повелевает, уменьшает вариантность поведения, а значит, снижает творческий потенциал.
В троллейбусе добродушный пенсионер в ответ на слово "господин" метко реагирует: "Это которые молодые - господа, а мы все еще товарищи". Нынешние господа, как и прежние товарищи, облепляют город шелухой символов своей жизни. Были раньше ударники труда в строительных касках, теперь - импортные телевизоры и "Пейте кока-колу". Понятное желание пометить свою территорию свойственно не только людям. Между тем, чем больше наглядной агитации, плавно перетекающей в назойливую рекламу, тем меньше виден город.
Не обязательно писать все это крупными буквами и развешивать вдоль основных маршрутов движения транспорта. Ценные руководящие указания вообще-то призваны регулировать и упорядочивать. Вряд ли кто будет спорить, что сейчас жизнь по всей стране не очень упорядоченная - курс неясен. Спокойно! О нас думают. Вот было велено отыскать и сформулировать российскую национальную идею. Как только сформулируют, не отвертеться нам принять этот лозунг сердцем. Даже интересно, что еще можно придумать. Были в России идеи, были. Например, "Москва - третий Рим, а четвертому не бывать", или "Православие и самодержавие". Кто-то хорошо помнит недавнюю общенациональную идею "Догнать и перегнать Америку". Затрудняюсь, можно ли к списку причислить "Экономика должна быть экономной", но произносили эти слова всерьез и с подобающим почтением даже экономисты, хотя смысла в них не больше, чем в нашем первоапрельском транспаранте. Мы довольствуемся и тенью смысла.
Зачем же людям лозунги? Затем, что это очень сильная вещь. Написавший его чувствует себя значительнее и умнее других. Прочитавший прямое или скрытое повеление способен ему неосознанно подчиниться. Полощущийся высоко над головами транспарант воспринимается как что-то близко схожее с гласом небесным. Я не хочу сказать, что надо завтра поснимать с верхов все буквы. От некоторых есть практическая польза. От таких, как "При пожаре звоните "01" И упорядочивает, и предостерегает от ненужных в этом случае раздумий. Но мы же не всегда горим, кое о чем можно и подумать.
В старину лозунгом называли условное секретное слово, пароль при сторожевом охранении войск. Произнесешь - и сторожа теряют бдительность, бери голыми руками. Надо лишь угадать тот императив, который управляет именно этим человеком.
Есть лозунг, есть клич, есть призыв, на который откликается суть человека. Такая разная. Не убий. Или - кто не с нами, тот против нас. Или - человек - мера всех вещей...
СОТВОРЕНИЕ МИРОВ
Помните, раньше мир стоял на четырех слонах, а они - на большой черепахе. Где-то там были еще и три кита. Мы этот мир уже не застали, но детям в школе о нем еще напоминают. А как вы насчет мира по имени Девять Слоев, который держит на своей спине Большой Синий Бык? Держал всегда и будет держать вечно, знать о нем полагается, смотреть на него запрещено, однако через хрусталь нижней сферы увидеть его можно. В этом мире живут демоны, некоторые из которых в земном облике иногда ходят по Земле, в том числе альтист Данилов. Есть мир, в котором, войдя в оружейный магазин, можно шагнуть в 4784 год династии Ишер, и все в порядке. Только не нужно выходить обратно, потому что вошедший зарядился триллионами триллионов единиц энергии, ведь время - самая мощная энергия во Вселенной! Про путешествия же малютки Бильбо Торбинса, про мага Гэндальфа и прочих хоббитов знают даже дети. В них охотно играют, заигрываясь до потери адекватности, и совсем большие, и я не знаю, хорошо ли это. На мой неискушенный взгляд, этот мир чересчур вымороченный и не очень-то добрый. Удивляюсь, что про хоббитов заставляют читать младшеклассников.
Зато как покойно в мире, где небесное и земное узнают себя друг в друге, где боги могут становиться людьми, а люди снова богами, где время уничтожается в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества и где живут мечтательный юноша Иосиф и его несправедливые братья. Все, что могло быть ужасным в каком-либо ином мире (например, в котором живем мы), здесь проникнуто умиротворяющей мудростью, очень уж тонко прикосновение к вечности.
А еще есть мир, в котором говорят: "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему?" Этот мир тоже пытается вовлечь в себя всех. И тоже претендует на то, чтобы считаться единственной истиной. Но не слишком преуспел в этом за сотни-то лет.
Они большие мастера по созданию своей картины мира. Истово и всерьез, как евангелист Иоанн, или в шутку и ради денег, как Толкиен. С желанием поискать ответы на свои собственные вопросы, как Владимир Орлов или Томас Манн, интеллектуально развлечь читателя, как Альфред Ван Вогт. Их много, мастеров. Больше, чем могло бы показаться. К сотворению миров способны даже не только творцы. Сказать по-другому - творцом может быть каждый. Мирки, мирочки толкутся и сталкиваются постоянно в самых бытовых вещах. Живет женщина, ходит на службу, в магазины, в баню. И везде, и повсюду ее окружают сплошь недобрые, неумные, недобросовестные, необразованные, некрасивые люди. Она терпит и улыбается им из последних сил. Что поделать, не столь дурных людей просто нет в ее мире. Мир другой благолепен, там женщины не ругаются матом и верность мужа, любовь детей, благополучие в делах - основа и закон, по-иному просто не бывает.
Говорят, мысль обладает материальной силой. О чем думается, то и случается. Нужно только сильно-сильно думать, хорошо и четко представлять, чего бы тебе хотелось. Про это написано много книжек, и их авторы, следует полагать, сделали на этом неплохие деньги. Вы сами читали не одну такую. Наверное, это и есть тайная инструкция по сотворению миров.
У меня есть знакомый, который слышит радиоволны в разных диапазонах. Слышит, как фонит молчащий телефон, и видит, как стелются по полу энергетические волны. Это не доставляет ему удовольствия, наоборот, нередко причиняет сильную физическую боль. Бывают у него и цветовые виденья. И мне кажется, он умеет их вызывать, задавая вопросы. Так вот он сказал: "Я заглянул за край Вселенной", - и рассказал, что он там увидел. Так возник еще один мир. Живя в своем собственном мире, люди нередко проникают и в чужие. Если этот чужой мир близок, похож на наш собственный, говорим: родственные души. Наступает почти что счастье. И тогда, возможно, в день рожденья тебя разбудит телефонный звонок из далекого-далекого города или даже из другой страны (пусть из соседнего подъезда) и тебе скажут: "Какое счастье, что мы живем в одно время и на одной планете!"
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Маленькая дочка моего приятеля за накрытым в честь его дня рождения столом сказала: "Папа! Я тебя поздравляю" И пусть у тебя всегда будет... Италия!" Слово сорвалось неожиданно для нее самой. Гости удивились и развеселились. Папа к Италии не имел никакого отношения, разве знал приблизительно, где она находится. А для Зойки в этом красивом слове оформилось все радостное, солнечное, что только есть на свете, и она хотела, чтобы ее папа был причастен к этому хорошему. Он жил отдельно, а в дом, где жила дочка, приходил повидаться с ней да иногда поругаться на темы воспитания с бывшей женой.
Многие люди держат в уголочке души про запас свою землю обетованную. Могут сказать в разговоре: "Всю жизнь мечтаю побывать в Индии". В Египте, Австралии, в городе Угличе, где четыреста лет назад убит был царевич Дмитрий. Иногда это много поездившие люди. Но, проехав, скажем, даже по городам Калифорнии, они удивительным образом не могут попасть в Углич. Ну, не летят туда самолеты и не ходят даже поезда. А что странного? Водил же Моисей свой народ сорок лет кругами по пустыне. Не из-за отсутствия компаса он блуждал. Он следовал судьбе. Она ведет, оставляя до срока в недоступности то, к чему как к смыслу существования сводятся устремления человека.
Я верю, что наши жизни - каждая в отдельности - имеют замысел, план, завершенный рисунок. Мы следуем ему. но слепо, ни на шажок не предвидя пути. Однако есть какое-то смутное предощущенье, как полузабытый сон. В моменты озаренья кажется, что вот-вот увидишь весь чертеж судьбы, поймешь его и линии спрямишь, но тщетно. Как рисунок индейцев племени наска - увидеть можно только с самолета, а идешь пешком. Оттого, что истинного предназначенья не увидать, оно домысливается, формируется, ему дается имя. Одно мы знаем точно: до него еще нужно дойти, путь не окончен. Но что оно такое? Так естественно, пребывая в пути, назвать целью нечто совсем уж географическое. Италия! Но путь наш по-другому называется жизнью. И от географии несомненно можно перейти к морали. Ветхозаветные евреи в скитаньях обретали законы. Мы тоже в своем одиноком пути со временем обретаем в себе нравственный закон - то, что наряду со звездным небом над головой переполняло удивлением душу кенигсбергского философа Канта.
Это совсем не Уголовный кодекс и даже не Конституция. Далеко нет. То, что сам человек себе позволяет, сам определяет границы, в которых он не тварь дрожащая. Мы разные! И наши нравственные законы, совпадая в стремлении к библейскому смыслу, все же так разнообразны! В их разнообразии, а точнее, в том, что мы об этом разнообразии обычно забываем, коренится главная причина наших конфликтов, обид, непонимания. Я живу по своему закону и отчего-то жду, что другой тоже. А у другого иной рисунок судьбы, иной закон, где нет, скажем, заповеди "не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего". Он и произносит, а я, как последняя дура, верю. Хорошо, если этот другой человек добрый и скажет, отсмеявшись: "Ну, тебя даже неинтересно разыгрывать, ты сразу всему веришь". В моих глазах это подлый поступок, в его - милая шутка. Никто не виноват, мы просто идем разными путями и каждый - в свою землю обетованную.
Какое счастье иметь попутчика, но как его узнать?
В Моисеевы времена у людей было это счастье - знать своего пророка в лицо и доверяться ему. Сейчас же, наподобие строителей вавилонской башни, наказанных смешеньем языков, мы наказаны смешением путей в поиске истины. Пророки и их паства не знают в лицо друг друга. Упрекая друг друга в самозванстве, пророки кличут всякий к себе. Народ мечется в сомненьях. Тесна нам наша пустыня, спутаны наши пути. А в одиночку - все-таки страшно. Поэтому вглядываемся друг в друга в поисках внутреннего сходства. "Ты понимаешь стихи Пастернака? Нет? Я тоже!" Мы родственные души. "А пиво ты любишь? Нет?! Я тоже ненавижу..." И уже есть основание довериться этой теплой протянутой руке. Сейчас-сейчас, только спрошу последнее: "Ты меня любишь?" Хочу услышать: "Я люблю в тебе свою живую душу".
НЕАДЕКВАТНАЯ ЛЮБОВЬ
Говорили о неразделенной любви. Моя гостья торопливо объясняла: "Это совсем не про то, что мальчик любит девочку, а девочка не любит мальчика. Это бывает во всем - с родителями, с детьми, с работой, с почти что чужими людьми. К нам относятся не так, как мы хотим, дают не то, на что рассчитываем, нас даже любят - но не так!"
Слушаю, слушаю и начинаю понимать. Выражаясь по-ученому, она жаждет адекватности. А кто нет? Мы все хотим того, чего хотим. А получаем всегда немножко другое.
Неправильнее всех по отношению к нам ведут себя самые близкие люди. Жалуемся на них, растравляем себе душу, получаем неискреннее сочувствие. Это не прибавляет любви.
"Я его так люблю, а он...". "Я для них только и живу, а они...".
Это жизнь, это нормально. Я попробовала вообразить мир исполняющихся ожиданий, и меня слегка заморозило от привидевшегося кошмара. Представьте только: вам всегда говорят те слова, которые вы хотите слышать; поручают дела, о которых вы мечтаете; никогда-никогда нет повода для печали, нет страданий, вы не опаздываете, не разочаровываетесь. Мир повернут к вам угодливо-праздничной стороной, нет грязных сугробов, скользких луж и пьяных морд, сплошной голливуд. Ручаюсь, через совсем коротенькое время вы начнете озираться и пощипывать себя за доступные части тела, желая проснуться, отринуть этот бред.
И я согласилась с тем, что есть, я оставила за миром право меня разочаровывать. Собственно, есть ли выбор? В этом случае вряд ли. Зато он остается везде и всегда во всем остальном, включая желания, включая мечты об адекватной любви. Неразделенная к миру любовь побуждает нас по меньшей мере шевелиться, а уж из этого первичного шевеленья происходят и попытки свить семейное гнездышко, и научно-технический прогресс, и - как ни верти - мировые войны. Недовольство импульсно.
Мальчик любит девочку. И девочка его любит, но как-то по-своему. Почему? Зачем капелька страдания примешивается даже к счастью? Чтобы творенье не смело вообразить себя творцом?
Помни место свое. Не хозяин - гость. Благодари и плати. Как дано, так и возьмется.
Почему-то разговор о неадекватности любви прямо ведет к мысли о патриотизме. Вот уж где нет взаимности. От гражданина требуется Родину любить. Некоторые даже искренни в этом нелегком деле. А Родина - она своих сыновей и дочерей любить должна? Думаю, что да. И хочется искать подтверждающие примеры. Так, про пенсии не будем. Про коррупцию тоже вроде бы некстати. Про армию хорошо бы сказать, да что хорошего скажешь... Про право на бесплатный труд и платное высшее образование что ли вспомнить? Ну, не любит нас Родина. Или любит, но как-то по-своему, отворачиваясь от нас.
А мы ее и браним, и даже такую любим. Потому что любовь - не чувство, не свойство, а условие существования. Ее стержень - умение прощать. К тому же, столько рядом родных и милых лиц! Предки и потомки, соседи, прохожие, товарищи по работе, наконец.
Скажем попросту в который уж раз: мир таков, и мы в нем живем. Он похож на нас, так же несовершенен, так же бывает и добр, и лукав, просто он неисчислимо больше нас, маленьких, и наши маленькие притворства, обманы и поиски чего-то лучшего, складываясь и перемножаясь, возвращаются к нам же. Мы пытаемся воздействовать на мир, а порой начинаем думать, что это все равно как пытаться изменить массу океана, капая в него из пипетки.
Однако из капель состоит океан.
Будущее надо изо всех сил тащить в сегодня, иначе оно никогда не наступит.
Чуть больше любви от каждого - как же много достанется всем!
БОБРЕНОК ПЛАКАЛ
Мне нравится эта история так, словно придумала ее сама. Поэтому люблю ее пересказывать.
Это был фильм английских или канадских документалистов. Жила семья бобров: мать, отец и крошечный бобренок. В подробностях показывалось, как они строили свою плотину, запасали веточки, плавали в запруде, как старшие ухаживали за детенышем, кормили, защищали от опасностей, учили жить. Фильм получился красивый, яркий, снимался без спешки. Бобренок рос и скоро почти совсем вырос, хотя был еще заметно мельче родителей.
И тут идиллия рухнула. Мать бобренка вдруг начала выгонять сына со своей территории. Она кричала на него и кусала, детеныш отбегал от водоема, непонимающе крутился поодаль, потом снова шел к родной запруде - ведь он не знал другого мира. Ничего другого и не существовало. Но бобриха безжалостно гнала его снова и снова. Включились какие-то биологические механизмы, которые сигналили ей: это не детеныш, нуждающийся в защите, это чужой бобр, посягающий на ее территорию. Может, она и помнила, что это ее дорогой сынок, но как еще она могла ему объяснить, что нельзя прожить жизнь в колыбели?
Бобренок отбежал от пруда в последний раз, поплакал-поплакал и пошел прочь. Он упорно шел все вперед и вперед, и за ним следовала дотошная кинокамера.
У бобренка были приключения и испытания, он теперь совершенно самостоятельно искал еду. Шел он все время в гору. И однажды встретил другого бобренка - девочку, которую тоже, наверное, выгнали из дому родители. Они поняли друг друга с первого взгляда и пошли дальше вдвоем. Теперь они не останавливались поплакать, как делали прежде, когда были одни. Они присматривались к ручейкам, сбегающим по склонам среди камней и травы, и один из ручейков понравился им больше. Юные звери остановились и стали делать запруду. Первоначальная лужица разрасталась, и скоро ее можно стало называть озерцом. Примечательно, что это был новый дом не только для бобров. Сначала пришли и осели лягушки, потом появились птицы. После весеннего паводка остались рыбы. Возникла озерная растительность. Года через два места было не узнать - здесь кишела разнообразная жизнь. А у наших бобров появился детеныш.
Вот, оказывается, как делаются красивые ландшафты. Надавай ребенку вовремя шлепков, и он преобразит мир.
Человеческая жизнь такова, что история бобренка часто приходит на ум в качестве положительного примера. Разумного идеала. А идеал недостижим. Мы не бобры. Вопрос, разумнее ли мы бобров?
Как соблюсти грань и научиться давать ребенку свободу и в то же время продолжать оберегать его на расстоянии? Отпустить - и найти для себя слова, чтобы заговорить таящуюся в глубине души тревогу. Не висеть на нем, не порабощать заботой, не ждать, что он обязан посвятить нам свою жизнь.
Дети на самом деле не просили, чтобы их рожали.
Еще важнее вовремя дать им понять, что пора жить своим умом. Не отшлепать ли для этого?
Недавно был разговор. Мать советовалась с соседями: воспитывала сына одна, а теперь, когда он вырос, объявился отец, хочет с ним общаться. Ей обидно, что сын - тоже хочет. Как поступить, воспрепятствовать встречам или смириться? Советы давали охотно. Пусть, мол, встречаются у вас дома, и вам не так обидно, и проконтролировать можно. Потом кто-то догадался спросить, сколько мальчику лет. Оказалось, двадцать четыре.
Я снова вспомнила бобренка. Ему было меньше. Но и человека нельзя нянчить до бесконечности.
Как же тесно мы живем, совсем не похоже на вольные горные склоны.
МИЛИЦИОНЕР В ТРОЛЛЕЙБУСЕ
Хорошая знакомая позвонила мне по радостному поводу: у нее вытащили деньги в троллейбусе и сразу же нашли. Согласитесь, это удача.
Троллейбусы обычно переполнены, а женщины, едущие а сопровождении подруг, не слишком подозрительны к людям. Езда в общественном транспорте и вообще-то настолько маленькое удовольствие, что правильнее было бы обозначить ее как вынужденное неудобство. Так естественно помечтать или поболтать, чтобы немного забыться... В какой-то момент разговора со спутницей она просто переменила положение и обнаружила, что сумочка, висевшая на длинном ремешке, раскрыта, а деньги из кармашка пропали. Юнцы, не успевшие отодвинуться, изобразили честные глаза: "Да вы что! Это не мы, как вы могли подумать!" Потерпевшая наивно упорствовала: "Больше некому, отдайте деньги".
Все могло кончиться, как обыкновенно кончается. Троллейбус подходил к остановке, и воришки уже готовы были уйти непойманными. Они и препирались-то, чтобы время протянуть. И вот тут случилось необычное или, по крайней мере, довольно редкое: заинтересованность в поимке выказали пассажиры. Они дружно ополчились на карманников, передали водителю, чтобы он не открывал дверей, и заговорили про обыск.
"Что вы! - почти испугалась потерпевшая. - Не стану я их обыскивать. Пусть сами отдадут". Наверное, кто-нибудь порешительнее ей в этом посодействовал бы, однако на счастье в троллейбусе ехал настоящий милиционер из батальона ППС.
Он пробрался с передней площадки, незаметный такой, в беретике, тихо спросил: "Что здесь у вас? Деньги вытащили?" Злодеи, к тому времени демонстративно вывернувшие карманы, повторяли, что это не они. "Ну, мне вы об этом не рассказывайте", - так же спокойно сказал младший сержант милиции и ловким жестом вытащил эти деньги у карманника откуда-то со спины. Потерпевшая сразу их признала, а нахальный молодой человек, продолжая изображать Красную Шапочку, теперь канючил, что деньги - его, мама послала купить мясо на базаре.
В этой истории роль милиционера, конечно, главная. Он был не в форме и ехал, возможно, по личным делам, однако вмешался. Безрадостный житейский опыт говорит, что так поступил бы не каждый.
При всем при этом мою знакомую, да и меня тоже, приятно удивило солидарное поведение пассажиров. "Надо же, какие люди!" - все повторяла она, восхищенная неожиданной поддержкой. Может быть, окружающие и мы сами на самом деле лучше, чем про себя думаем? Может быть, мы даже гораздо чаще умеем поддерживать друг друга и помогать незнакомым, чем это делаем? Может, напрасно так мало от себя ждем? Истории, подобные рассказанной, как-то укрепляют веру в человечество.
...А карманника отпустили в надежде, что прощение проймет его больше, чем наказание. И он ушел молча, а его напарник неблагодарно матерился. Наверное, это он и вытащил деньги. Пошли они думать о своей греховности или искать не столь беспокойную жертву и троллейбус без милиционера?
Нам чаще именно такие троллейбусы попадаются - без милиционеров. Что, в общем-то, немного обидно. Хочется защищенности и наказания обидчиков. Чтобы жизнь была, как тихий сад ранним утром - царством покоя - и пели птицы. Однако мы живем в другом мире, о котором оптимисты думают, что он лучший из миров, пессимисты же боятся, что так оно и есть. Поэтому остается больше надеяться на дружеское плечо незнакомого человека, едущего с тобой в одном троллейбусе. Не знаю только, как быть с карманниками - они ведь тоже рядом.
ПРИСУТСТВЕННОЕ МЕСТО
Человек идет к человеку, а встречает чиновника. Туда, где водятся чиновники, мы не ходим от нечего делать или ради развлечения, только по крайней необходимости, а то по несчастью. И как же мы бываем приятно удивлены, если нам улыбаются навстречу и говорят: "Проходите, садитесь, чем могу помочь? Хоть и редко, но бывает. И эти редкие случаи несколько примиряют с безрадостной ролью просителя. Я не знаю людей, которые не побывали бы в этой роли. Хотя порой, встречая вместо улыбки сугубую козью морду и противное:"Выйдите, мне некогда! ("неприемный день", "возьмите направление", "подождите, когда вызовут"), начинаешь сомневаться в том, что чиновники тоже ходят по присутственным местам. Приходится сетовать на свою плохую зрительную память, и обидно даже, что когда этот, испортивший мне настроение, придет ко мне со своими проблемами, не опознавши его, буду ему улыбаться и помогать, хотя у меня-то как раз совсем не присутственное место, и ничего никому я по своим служебным обязанностям не должна.
Хлопотать, выяснять, просить - ненавистное для меня дело. Время потеряешь обязательно. Настроение потеряешь гарантированно. Могут быть также сюрпризы. Ждешь-ждешь под закрытой дверью, когда откроют и подпишут твою бумажку. А там закрыто и закрыто, хотя все сроки вышли. Начинаешь метаться в поисках разумного объяснения, и конечно, никто ничего не знает. Отлавливаешь главного, а он с высоты птичьего полета вещает, что нужного тебе чиновника именно сейчас временно пересадили в другой кабинет или отправили в Уфу. Господи, да почему не прикнопить к двери соответствующую записку? Начальник собеса в подобной ситуации гордо мне ответил: "Вы что?! По всей стране такой бардак, а вы хотите, чтобы у нас порядок был?" Президент ему должен прийти записки вешать. В паспортном столе посетитель, целящийся в комнату номер одиннадцать и предполагающий найти ее между десятой и двенадцатой, рискует застрять у закрытой двери навеки, поскольку чиновники этого кабинета функционируют совсем в другом месте, а соседи отвечают на вопросы лаконично:"Ждите".
Дочке одной моей знакомой отказались дать в ЖЭУ справку о семейном положении из-за задолженности по квартплате. Да и задолженность-то была мнимой, просто не дошла оплата по перечислению. А справка нужна для подачи документов в вуз, здесь ничего не отложишь на потом. Мама обратилась в прокуратуру, на второй день ей выдали справку молча. "Даже фамилию не спросили!"
На этом фоне, как ни парадоксально, наилучшие воспоминания оставили самые скорбные хлопоты, связанные со смертью отца. Может быть, каждодневное соприкосновение с потерянными в горе людьми вообще выдерживают только самые добрые и участливые. Нужно по цепочке побывать в нескольких местах, и у меня было чувство, что меня заботливо передают из рук в руки, объясняют доходчиво, внимательно смотрят: все ли поняла?
А недавно был случай в регистратуре стоматологической поликлиники. Один гражданин нечаянно прошел без очереди. Очередь уютно сидела на кушетках, а он сто лет здесь не был, подошел к окошечку поинтересоваться, что и как, ему сказали: "Давайте паспорт", - ну, он и дал. Очередь, точнее, ее мужская часть, начала шуметь и клеймить. Регистраторша вступилась. Он, мол, не наглел и никого не расталкивал, вы сами виноваты. Дискуссия, как водится, ширилась, перешла на социально-психологический уровень. Утренней полусонной злости нашли оправдание во всеобщем людском голоде "Но почему вы именно нам с утра настроение портите?" - спросила уже громко та же регистраторша. "Просто вы нам раньше других попались", - ответил один из очереди. Пошутил.
Как ни пойдешь в какое присутственное место, где вынуждены общаться друг с другом совсем чужие люди, то и чувствуешь: все они друг другу вот именно сейчас попались. На тропе войны.
Человек к тебе идет как к человеку. Завтра ты сам придешь к нему. Может, неплохо, если в твоем чиновничьем кабинете будет присутствовать и твоя человечья душа?
И БРОСЬ ЕГО В МОРЕ...
Мне очень жаль людей, постоянно сталкивающихся с человеческой неблагодарностью. Им тяжело. Они жалуются. Им хочется сочувственно поддакивать и утешать тем, что неблагодарные опомнятся и склонят перед ними свои повинные головы, присыпанные пеплом. Ожидание благодарности - мучительное чувство.
Дальняя родственница тети Любы - юная девушка - поступила в институт и все годы учебы навещала время от времени городскую родню. Ее поили чаем, иногда оставляли ночевать, беседовали на разные темы. Девушка окончила вуз, удачно вышла замуж и переехала в другой город. А тетя Люба страдает: ей недостает выражений признательности, она ждет открыток к празднику и визита с тортом. И всем знакомым с очень большим чувством рассказывает на этом примере, какими неблагодарными бывают люди.
Это один из самых, можно сказать, легких примеров. Ну, ходила в гости, а потом перестала - жизнь развела. Бывает, на работу помогли устроиться или с девушкой познакомили. У неблагодарного все хорошо, а благодетель позабыт-позаброшен. Или вот еще: вырастила-выкормила, все для них, а они... А они просто живут, и невдомек им собственные злодеяния.
Можно ли отравить себе жизнь добрыми делами? Можно. Для этого сделай добро и начинай ждать благодарности. Я в этом деле на стороне тех, кто не помнит. И вот почему.
Забота о благодарности имеет смысл, только если вы не любите то, что делаете для другого человека. Тогда признание имеет значение, оно - плата, вознаграждение, компенсация усилий, предпринятых без особой к ним склонности. Когда вы шьете платье для подруги, занимаетесь английским с ее дочкой или выращиваете помидорную рассаду для всех родственников, любите ли вы это делать? Если да - этого уже достаточно, вы получили удовольствие. Нет? Так не делайте всего этого!
Есть люди, для которых важно даже не то, что они сами чувствуют, а как это выглядит со стороны. Им необходимы знаки благодарности: ее изъявление в словесной форме, ритуальные дары, многообразные расшаркивания и реверансы. Они не затруднятся в том, чтобы прозрачно намекнуть на это своей жертве, вследствие чего та начинает чувствовать отнюдь не признательность, а досаду на благодетеля и на себя, неблагодарную. Так что ожидание благодарности ко всему еще и наилучший способ убить ее.
Наверное, это не так, но все же кажется, что требующие компенсации - в душе недобрые люди, и если они что-то делают для других, втайне очень об этом жалеют. Да что там втайне! Они и вслух скажут: "Знать бы, что вы такие, да я бы никогда..,". Вот и весь альтруизм.
Есть красивый мультик с очень красивой музыкой, идея которого в одной фразе: "Делай добро и бросай его в море". Море - это мир, в котором ничего не пропадет бесследно, и в нужное время на нужной волне твое добро вернется сторицей. Совсем от другого человека. И он все для тебя сделает, в память о других добрых людях и в надежде на то, что его поступок приумножит мировое добро Эти два слова можно написать и с большой буквы.
А благодарность - чувство замечательное, из тех, что возносят, помогают и воспарить, и выстоять. Есть такой милый способ: ежевечерне вспоминать все то хорошее, за что можно быть благодарным жизни. За то, что было солнечно, что люди улыбались тебе, за случайный привет и неожиданную встречу... Составляя такой благодарственный список, обнаруживаешь, что он с каждым днем становится все более полным, и у тебя появляется все больше оснований с достоинством принимать благодеяния мира.
ХОЧЕТСЯ ВСТАВАТЬ НА ЦЫПОЧКИ
Мир меняется. "Раньше дуракам такой воли не давали", - откомментировала мама отсмотренное по телевизору ток-шоу, где полчаса шел галдеж на тему должны или не должны помогать материально родители детям и дети родителям. "Вот нашли, на что время тратить, - сердилась мама. - Есть, из чего помочь, так помогут, а нет, так что и говорить".
Она еще не знала, почем на телевидении время. Да и я точно не знаю, догадываюсь, что очень дорого. Догадываюсь также, что такие передачи специально делают для простых людей, как бы подъездную скамейку помещают в экран, а уровень разговоров тот же: пошумели, высказались - и по домам. Просто так. Надо же время провести от после работы до ужина. Ни от пересудов на скамейке, ни от телесплетен на всю Россию не делается человек ни умнее, ни добрее. А важно здесь то, что совсем недавно человек скучный, пустой и неумный не имел возможности блистать на телеэкране. Может быть, я ошибаюсь, но первым, кажется, был Леня Голубков - типичный "простой человек". О таких одна моя приятельница с сочувствием говорит: "Простой, как хозяйственное мыло". И вот не успели оглянуться, хозяйственным мылом затарен чуть не весь эфир. Мир меняется.
Мир становится как бы пародией на самое себя, как бы все не всерьез, а с улыбкой, ужимкой. И глупость делаем как бы нарочно, для смеху, не замечая, как она потом, очень скоро, порабощает нас.
Специалисты знают, что преобладание какого-либо социального типа в средствах массовой информации оказывает формирующее значение на мировоззренческие установки читателя, зрителя. Мир тупеет! И не только в смысле меньше ума и сообразительности (о чем, например, с женщиной поговорить), а в смысле заметной прибавки эмоциональной тупости, которая лишь на маленький шажок опережает тупость нравственную.
Когда нам изо дня в день очень дельные в общем-то передачи неделикатно показывают трупы, мы начинаем считать, что трупы - это нормально, и уже не бьет нас дрожь и не тянется рука за валерьянкой. Эмоционально тупеем. Чем же нас после этого пронять? От чего мы содрогнемся? Незаметно изменившийся порог восприятия чужой боли, чужих несчастий делает нас менее людьми, чем мы были совсем недавно. И вот уже чья-то бестрепетная рука пишет и клеит на остановках афишки: "Доставьте радость детям! Смерть за стеклом!" Разумеется! Чем же еще порадовать детишек? Я понимаю, что детям хотят показать безобидную лягушку или змею, все-таки террариум. Но, извините, у ребенка уже сцепились понятия "смерть" и "радость". Он подрастет, и нам еще жить рядом с этим монстром.
Разве не должна культура приподнимать человека? Пусть он встает на цыпочки и тянется. Разве она культура, если будет пригибаться под потребителя, стараясь быть сверхдоступной? Конечно, тот, кого мы тут слишком грубо сравнивали с хозяйственным мылом, почувствует себя польщенным, и самоуважение его повысится, он будет думать о себе, что он культурный человек. И без никаких усилий. Ну, пусть бы он хоть немножко постарался, может, из него даже вышел бы интересный человек, и он играл бы не в "Поле чудес", а в "Свою игру", к примеру.
В фантастике (той старой, добротной) нередок мотив возвращения. Герой через много-много лет возвращается домой из космического полета и не узнает своего мира, ставшего развращенным, до предела машинизированным, утратившим искусство, культуру, мораль. Получается, что дома нет и возвращаться некуда. Это очень тяжело.
У нас еще есть прибежище, есть теплые и светлые уголки, где найдутся единомышленники, где творится настоящая жизнь. Но нет-нет, да посетит тревожное чувство, будто ты на чуждой, незнакомой планете. Мир меняется.
ЗАГАДКА ПРИРОДЫ
Их никто не любит, тараканов. Кроме, наверное, моего сына. Бывало, пока я, заметив злодея, мчалась из кухни за тапком как за орудием убийства, сын нежно брал его двумя пальчиками и быстро-быстро заталкивал под холодильник. Да еще и нашептывал что-то благожелательное ему в дорогу. В общем-то, если подумать, есть существа куда противнее с виду. Например, пьяный мужчина. Он явно хуже чистенького и блестящего таракана. Поэтому, подбирая для этого явления сравнение поточнее, и говорят: "как грязь". Пьяная женщина еще хуже. Ведь она в определенном смысле существо одной со мной породы и уже этим бросает тень и на меня. Посмотришь на такую, и хочется отряхнуться. К мужчине я могу относиться более отстраненно, нейтрально. В продолжение мысли скажу, что в таком случае нелюбовь людей к тараканам мало объяснима: они же вовсе не похожи на нас.
Поражает их живучесть, всевидность и всеядность. Представьте, они с удовольствием съедают гуашь со старых рисунков! К тому же, говорят, они древнее динозавров. А у тех, кому доводилось за ними понаблюдать, появлялась мысль о возможной их разумности. Как это - выползет на видное место и смотрит, слушает. До тех пор, пока не наклонишься за тапком. Тогда стремительно убегает. Но если ты наклоняешься за чем другим, без мысли об убийстве, то он спокойно остается на месте. И смотрит, слушает... Получается, что телепат.
Читала, как один мужик, измучившись борьбой с тараканами (а они после любого дихлофоса снова на месте), ночью застал в своей кухне на стенке очень солидную особь. "Вожак", - подумал спросонок и решил поговорить с ним мирно и серьезно. Мол, замучил ты мою семью, хватит, уйдите сами, я своим скажу, чтоб вас не трогали, а ты - своим. Удивляясь в душе своему вполне идиотскому поступку, он тем не менее убедил домашних борьбу прекратить. И в короткое время пришельцы покинули их дом, пропали.
Мне эта история понравилась, и я носилась с ней, пересказывая знакомым. А потом - забыла. Так что совершенно не помнила о возможности мирных переговоров в тот момент, когда опять же, конечно, на кухне сидел и философствовал мой дорогой гость, а послушать его, конечно, вылез таракан и продвигался к нему по стене буквально вплотную. И я уже не могла адекватно воспринимать сиюминутно рождающуюся великую мысль, поскольку в голове крутились приманки, китайский карандаш и аэрозоль по имени "Киллер". Испробовано было все, а он вот вылез - и слушает. Сначала я интеллигентно пыталась делать вид, что ничего особенного не происходит, но рабоче-крестьянское происхождение взяло верх, и я схватилась за пресловутый тапок. "Таня, - мягко удивился гость, который, в общем-то, был неисправимый странник и мистик. - Зачем ты это делаешь? Ты в самом деле думаешь, что это таракан? Это же мысли твои. Перестань о них думать, и всего-то". Элементарно, Ватсон.
Смешно, но так и получилось. В это время в моей жизни появился элемент такого напряжения, что праздно смотреть по стенам хозяйским глазом было просто недосуг. А когда я наконец огляделась, то этих домашних животных в квартире просто не оказалось. Месяцы с тех пор перетекают в годы, а результат моего доброжелательного невнимания неизменен.
Вот эти странности тараканов, понуждающие подозревать в них обладание коллективным разумом, их древность, их неуязвимость постоянно привлекают сочинителей. О примерах расспросите любителей фантастики.
Помню давний разговор в стенах старой еще нашей редакции. Говорили о тараканах, о том, что это наверняка существа инопланетного происхождения и что если все наши соображения о них собрать воедино, может получиться неслабый научный трактат. А давайте! Словом, поговорили и разошлись. А паттерн остался незакрытым...
Так о чем это я? Да! Не умеем мы мирно договариваться и с людьми. А если постараться - может получиться даже с пришельцами. Если же хочется воевать - они всегда готовы соответствовать желанью. Вот и в фильме Пола Верхувена "Космический десант" врагами человечества в очередной войне миров показаны гигантские тараканы.
КНИГИ ЧИТАЮТ НАС
Перечитываю в который раз двухтомник Зощенко и скоро ловлю себя на том, что говорю его языком - интонации, выражения. Недавно читала Филдинга, и в собственных текстах вдруг появлялись и витиеватость, и полускрытая язвительность. Книга что-то меняет под себя. От нее, как от приятного нам человека, перенимаем невзначай черточки, словечки, ухмылки. Безотчетно отзеркаливаем, отражаем.
Мы выбираем книжку, или она нас?
Не иначе, как мы читаем то, что нам нравится, а нравится то, что отвечает какой-то нашей очень ценной для нас стороне. Неосознанно ценной.
Когда рука тянется к полке, не стоит спешить, и тогда книга сама потянется навстречу. Так на меня однажды вышла книжка под названием "Хроники Нарнии" Клайва Стейплза Льюиса. Я шла на встречу к назначенному часу, у меня было минут десять свободных и книжный магазин по пути. Долго всматривалась в пеструю глянцевую рябь, прижмуриваясь от жутких картинок. Уж и время вышло, и книжки не было буквально ни одной, а меня все что-то держало, тянуло. Заглянула через прилавок, на самом полу стоял рядок книжек, который едва можно было увидеть, а разглядеть - никак. Попросила: "Покажите мне вон ту, беленькую..." Открыла книжку и прочитала: "Но не пытайтесь дважды пройти одним и тем же путем. Вообще не пытайтесь туда попасть. Это случится, когда вы меньше всего будете этого ожидать. И не болтайте много о Нарнии даже между собой". Конечно, я взяла ее и была потом немного обижена на судьбу за то, что эта книга написана так давно, а о ней ни от кого не слышала, и даже автор умер тридцать лет назад. Эта книга уже была, когда я была ребенком и считала высшим достижением в детской литературе "Голубую чашку" Гайдара, книжку, несомненно, тоже очень хорошую, но все же... Сейчас у моих "Хроник Нарнии" заслуженный потрепанный вид и корешок подклеен бумажкой, ее многие читали и еще прочтут. Я радуюсь, что тогда не поспешила уйти от полок и дала ей время обнаружить себя. Ее нужно перечитывать, она настраивает на доброе отношение к миру, которое, в общем-то, трудно надолго сохранить без повторных инъекций.
Мне нравится говорить с людьми о их читательских пристрастиях. При этом я очень много удивляюсь, насколько явственно проявляется наша всеобщая непохожесть. Один мой приятель читает только исторические романы, а сам - технарь, шутник, добродушен и хороший семьянин. Это связано? Пожилая женщина, серьезная и рассудительная, предпочитает дамские романы. Они восполняют авантюрность и страстность, которых не было в ее жизни?
Книга восполняет недостающее, проявляет скрытое, дает нечаянный ответ на самые важные вопросы. Стоит только всерьез озаботиться какой ни то проблемой, сама идет в руки, открывается и звучит та книга, которую мы легче всего поймем. Однажды я вслух удивилась этому обстоятельству, а умная женщина по имени Светлана сказала: "Ведь ты в этом случае читаешь не по содержанию, а по смыслу, поэтому естественно видеть одну и ту же тему в любой открытой книге. Это ты не читаешь, это ты продолжаешь думать".
Очень близко к этому всем известное гадание по книге: назвать страницу и строчку...
Книги все про нас знают. И даже рассказывают, если суметь спросить.
ОЧАРОВАНИЕ ЧИСЛА
Мы знаем, что время стремительно, но вехи, расставленные человечеством при общем согласии, делают эту стремительность дискретной. Плавное течение мы ощущаем едва-едва, нацеливаясь на большой скачок. Это как переход горной речки - с камня на камень. Не все они устойчивы. Отсюда - известный трепет преодоления. Когда слова "двадцать первый век" произносятся торжественно и с волнением, почти безошибочно можно определить, что говорящий родился в первой половине двадцатого. Для юных что удивительного в двадцать первом? Это их время.
Примеряя к себе числа, мы нередко искренне удивляемся. Неужели я уже пятнадцать лет знакома с человеком, при встрече с которым всякий раз тихо вздрагивает моя душа, и все еще продолжаю звать его по имени-отчеству? Неужели действительно можно собрать на две тысячи километров пробок от "Фанты" и поехать в страну Мексику? Это такое понятное чувство - удивление. В нем всегда есть тонкий элемент согласия с тем, что тебя немножко дурачат. Как будто ты в цирке, а фокусник-жизнь приглашает тебя принять участие в аттракционе.
В случаях другого рода люди числами гордятся. Вот это то, что, может быть, кому-то и понятно, но не мне. "Я сорок лет работаю на одном месте". Об этом - с гордостью. Или так же - о своем возрасте. Разве что плечами в ответ пожмешь, чтобы не обидеть высказыванием. Человек гордится тем, что его несло потоком времени. Или время протекало мимо него?
Есть числа, которые радуют и тех, к кому они относятся, и тех, кто о них узнает. Конечно же, это те случаи, когда они служат мерилом неких дел, достижений, свершений. Это могут быть даже деньги, а могут - города, где побывал. Или люди, которым ты снишься. Неважно, что или кто. Просто отметим присущую людям любовь складывать числа и измерять ими свою жизнь. Есть в этой арифметике стремление определить, обозначить себя. Возможно, это один из способов самопознанья, но очень уж он неточный. Слишком мало от человеческой сути в любом самом кудрявом числе. Наверное, с этим решительно не согласились бы только индейцы племени майя, обозначавшие цифры страшноватыми изображениями человеческого лица.
Довольно много лет тому назад мой сын праздновал свой день рожденья. Сидя за столом в окружении родственников, он деловито переспросил:
- Это сколько же мне лет исполнилось?
- Три года, дорогой.
- Эх, как время-то летит!
Взрослые смеялись. Но время действительно летит. Если чуточку сосредоточиться, можно ощутить этот полет, этот шелест минут, несущих тебя в будущее. Приятное ощущение.
НЕЖИВОЕ ПОБЕЖДАЕТ
Остановились часы. Неожиданно стало больше свободы. Ушла одна из степеней контроля. Поначалу еще было побуждение во время движения к цели поднять к глазам левую руку (нелепый жест!) или задать вопрос встречному прохожему. Делала себе "стоп", рассуждая: что толку узнать время, я все равно приду, когда приду, буду ли я предполагать опоздание и нервничать или сохраню спокойствие неведения. Все равно без меня ничего не начнется. Действительно важные периоды времени отмечаем по восходам и закатам. Животные вовсе не имеют часов, имея взамен здоровую психику и развитую интуицию. Ну, а человеку для ориентации в цивилизованной среде хватает стационарных приборов измерения времени. Будильник дома, табло на вокзале, густая толпа, отмечающая час пик, позывные сериала по телевизору. Часы у меня остановились пять лет назад, и еще никто не жаловался.
До полной автономии существования, однако, далеко. Упомянутый тут телевизор - пожалуй, самый хищный не то чтобы контролер, а узурпатор. Он управляет нами, заставляя иметь в виду сетку телевещания и вовремя поспевать к экрану. Это одна его ипостась. Другая заключается в его вещной природе. Каким бы занимательным и сложным ни был домашний прибор (от утюга до компьютера), мы расходуем на него деньги, заработанные за счет траты физических или умственных усилий и снова - времени. Потратились раз на их приобретение, потом тратимся многократно, их обслуживая или уделяя им внимание. Неживое требует живого.
Люди, заставшие жизнь до войны, в войну и после, рассказывают, что идущие с граблями наперевес и весело поющие песни колхозницы - не выдумка сталинского кинематографа, а очень жизненная картинка. Люди правда пели, когда работали, когда отдыхали и даже когда сильно уставшие шли домой. Сейчас поют только под очень большим градусом и заполночь, когда телевизор отключился. С непривычки поют плохо. Спящим это бывает противно.
Разговариваем тоже мало. Некогда. Торопимся что-нибудь заработать, чтобы что-нибудь купить. Ковер какой-нибудь, сервиз. Или некогда разговаривать, потому что скоро начнется сериал. Неживое побеждает.
Я не знаю, что с этим делать. У меня нет ни одного совета. Наверное, об этом просто надо время от времени задумываться. Если сломается телевизор и вы отвезете его в ремонт, то в короткий промежуток существования без его всевидящего ока побежите ли вы напрашиваться к началу "Дикого ангела" к соседям или выйдете прогуляться под моросящим дождиком, вглядываясь в узоры упавших листьев?
Моя хорошая знакомая рассказывала об удивительной легкости, которую испытала после того, как ее квартиру ограбили, вынеся все мало-мальски ценное. Конечно, не дай Бог, да и не все настолько философы. Но все-таки вещи не так просты, как притворяются. Мы без них уже никуда. Хочется противодействовать. Хотя бы выбросить часы.
СВЕТ МОЙ. ЗЕРКАЛЬЦЕ...
Сужденья людей о других - в какой мере сопоставимы они с истиной?
Каждый легко припомнит среди своих знакомых кого-то необыкновенно скупого на доброе мнение. Такой судит о людях, подозревая всех в происках, поисках выгоды, в проявленьях злонравия или особенной хитрости. Есть среди нас и неисправимые добряки - все прощают, всему умиляются, у них в изобилии уменьшительные словечки и комплименты. Крайности нехороши. Договоримся, что мы обыкновенные люди, окружающее видится нам ни черным, ни розовым. Мы люди объективные. Так что же такое наши сужденья о других?
Специалисты знают, что тестовым материалом может быть что угодно. Люди всегда говорят о себе. Особенно ловко это у нас получается, когда обсуждается что-то одушевленное, предпочтительно человек. Мы зеркала друг другу. Смотримся - и говорим, что видим. Думаем, что про других.
Не обязательно вслух. Не обязательно обсуждать. Вряд ли мы вообще можем существовать в пространстве безоценочно, без реакции. Удобно проверять себя на городских улицах или в транспорте, где всегда много незнакомых, отстраненных от тебя людей. Я смотрю, много ли приятных лиц. Бывает - почти все. Милы, добродушны, забавны. Им улыбаешься. Бывает - кругом сплошные злодеи и уроды. В этот момент важно начать реагировать не вовне, а внутрь - почему у меня такое состояние, как исправить. Просто вовремя осознать, что мой внутренний мир пошатнулся, и поспешить к нему на выручку. Достаточно сказать себе: это не люди таковы, это во мне, как почти сразу и лица становятся милее, и улыбка сама появляется. Проверено, действует.
Вслух - ярче. Попробуйте послушать досужие разговоры, когда люди ведут дискуссии о своих знакомых. Послушайте их так, будто они говорят о себе. "А Анна Иванна, подумайте только, да она, да у нее, да и всегда-то...". Если обратить фразу на говорящего, в этом будет больше правды. Можно многое узнать про своих знакомых, когда их правильно слушаешь. Можно многое узнать о себе, если хоть иногда слушать и себя тоже.
От низких пересудов повернемся к более возвышенному - к апокрифическому Евангелию от Филиппа. Стих 44: "Невозможно, чтобы некто видел что-либо из вечного, если он не станет подобным этому. В истине не так, как с человеком, который в мире: этот видит солнце, хотя он не солнце, и он видит небо, землю и другие предметы, не будучи всем этим. Но ты увидел нечто в том месте - ты стал им. Ты увидел Дух - ты стал Духом. Ты увидел Христа - ты стал Христом. Ты увидел Отца - ты станешь Отцом". И там же: "Ибо ты станешь тем, что ты видишь".
Верно судить о других мы вправе, когда мы в чем-то им равны. В страданиях, в заблуждениях, в поисках смысла. Потому так приятно сказать: мы люди одной судьбы, одного поколения, что мы можем понять и быть понятыми кем-то другим. Отсюда понятие "близкие люди". Одинаковость переживаний дает нам особые права на суждения о жизни.
"Я тебе кто?" - голос напрягся нервно.
Сердясь, отвечала: "Прохожий".
Лето, осень, зима чередою текли.
Я покладисто "Брат" - говорила.
Ты зеркало мне - знаю сейчас.
Смотрюсь в тебя - и дрожит отраженье.
ЛЕТИМ СО МНОЙ, ПТИЧКА!
Всегда есть люди, которые лучше других знают, что и как нужно делать, как думать, они имеют готовые ответы на все задачки, в которых спрашивается "что такое хорошо и что такое плохо".
Попутчица в поезде, старушка в длинной юбке с оборками и с умненьким молчаливым внуком на верхней полке, двое суток строго и самоуверенно излагала свои взгляды всем, кто только мог ее слышать. О политике, о пейзаже за окном, о преимуществах здорового образа жизни. Я сквозь сон слышала наплывающие и удаляющиеся раскаты ее голоса, удивляясь неутомимости, тем более, что разговора никто не поддерживал. Просыпаясь, вникала в кусочки текста. "Какой замечательный художник N, - вдохновенно говорила она, - а жил в подвале, и его не признавали!" Она его жалела и негодовала на обидчиков, как если бы он был ее любимым племянником. Между тем, имя, названное ею, принадлежало человеку богатому и самодовольному, на своих многометровых холстах этот художник выстраивает плакатную массовку из фигур известных исторических личностей в окружении колоколов и крестов. Современный кич, замешанный на крутых связях и больших деньгах. Он, должно быть, президент Академии художеств или что-то вроде этого, выехал в перестроечные годы на конъюнктуре. Я не спорю со старушкой о вкусах, она же не об искусстве говорит, она лишь демонстрирует, как умеют сильные мира сего добиваться любви простого народа. Старушка повторяет то, что ей было внушено со страниц и экрана. Он замечательный, потому что о нем говорят, что он замечательный. Кто думает не так, плохо понимает жизнь.
Схожий пример того, как заемное суждение бессознательно становится собственным, дала мне моя приятельница, похвалившаяся заказанным через почтовую торговую фирму "синим мальтийским крестом". Чрезвычайно дешевая даже на вид побрякушка на цепочке была очень дорого приобретена и именовалась амулетом счастья. Глаза ее хозяйки светились. Даже держа это в руках, она все еще не осознавала, что ее облапошили.
Наверное, все дело в эмоциональном отклике. Но почему он возникает? Почему один хмыкнет и бросит рекламный проспект в мусорное ведро, а другой загорится надеждой и понесется с денежками в кулачке все это покупать? Будто у людей есть такой орган внушения, вроде зрения, слуха или обоняния. Об этом органе знают и на него умеют воздействовать творцы пропаганды и ее родной дочери рекламы.
Люди со здравым смыслом, которым довелось пожить при сталинизме, сейчас порой с удивлением говорят: "Мы все в это верили". Сейчас им удивительно, но тогда - они верили. Чему в самих себе мы удивимся через годы?
Даже забавно, что для внушения какой-то идеи вовсе не обязательно быть убедительным и запасаться аргументами. Скажи авторитетно, страстно - и они твои.
- Летим со мной, птичка, я знаю место, где столько вкусного...
Это говорится в очень смешном маленьком мультике одним стервятником одному страусу. И тот пытается лететь, хотя ему, конечно, удобнее бежать. Разгоняется, чтобы взлететь, шлепается больно. А зачем послушался?
Впрочем, не все слушаются. Встречаются индивидуумы, у которых это, казалось бы, общее для всех свойство - бесконтрольной веры - недоразвито, что ли. Раньше из них получались диссиденты, сейчас чаще получаются пофигисты. Они плывут поперек течения, и в силу этого создают прихотливый рисунок мира, без чего был бы он, наш мир, расчерчен ровными шеренгами одинаково одетых, одинаково мыслящих (это слово здесь под вопросом), одинаково говорящих людей в одинаковых синих крестах счастья.
Когда тебя побуждают к чему-то другие, остановись и спроси себя: для чего это им нужно? Увеличить продажу жевательной резинки, выиграть выборы или пари? И не верьте, что кто-то другой изменит вашу жизнь к лучшему, если это, конечно, не сковородка Тефаль.
ОБЩЕНИЕ С СОБОЙ
"Прежде, чем принять важное решение, посоветуйтесь с самым умным человеком, то есть с самим собой", - так говорил нам профессор Гарипов. Вот уж кому действительно было с кем посоветоваться! Мы, юные, улыбались шутке и в то же время соглашались с тем, насколько эта фраза верно описывает человеческую природу. Я снова вспомнила об этом, читая о французе-коммунисте, коминтерновце, который попал в тридцатые годы в советские лагеря, жил там безумное количество лет - до 1956 года, и испытывал к этому периоду своей жизни прямо-таки благодарное чувство: лагерь помог ему разобраться в том, что такое Россия, что такое коммунизм и что такое он сам, каковы его истинные стремления. В самом начале он больше года провел в одиночке. На сочувственный вопрос корреспондентки - как, наверное, это было ужасно - нынешний восьмидесятилетний старец отвечает, что, напротив, это было интересно и полезно для развития его личности. И кстати отметил, что пребывание в одиночке вообще-то отдых, а русские почему-то тяжело это переносят. Он в числе прочих умственных занятий тренировал свою память тем, что вспоминал по порядку правителей китайских династий с характерными для каждого отличительными особенностями. Понимаете?! Они, эти китайцы, уже были у него в голове, и ему с ними было не одиноко. Не у каждого есть в голове китайцы. Есть что-нибудь другое, другая тема для размышлений. Вот узник Шлиссельбургской крепости народоволец Николай Морозов, осужденный на вечную каторгу по "процессу двадцати", в своей одиночке попросту совершал научные открытия. Здесь, в камере, без приборов, симпозиумов и начальства он высказал ряд научных предположений (впоследствии подтвердившихся) о сложном строении атома, возможности использования внутриатомной энергии, предсказал существование инертных элементов и даже сделал астрономические и метеорологические открытия!
Или вот еще известный всем пример Агафья Лыкова из таежного тупика, о жизни которой нам регулярно сообщает со страниц "Комсомолки" Василий Песков. Другой уровень притязаний и жизненных ценностей. Лишившись общества своих близких, она не захотела другого, поскольку и без того находится в наилучшей компании.
А мы с вами, жители большого города, лишенные благодати длительного одиночества? Стремимся ли мы к овладению искусством общения с собой? Обращусь к отрицательному примеру. В наикратчайшей формулировке он описывается словом "скучно". Как-то в молодежной радиопередаче читалось письмо девушки из Петербурга: ей было скучно, скучно, скучно... Это в Петербурге-то! - возмущалась я. В Петербурге, где есть музеи, библиотеки, магазины, тьма интересного народу... Сейчас так не скажу, потому что знаю: скука живет не снаружи, а внутри. Жизнь с равным успехом может быть интересна в таежном тупике и пуста и скучна на самом бурном карнавале. И время не потрачено впустую, если в юную свою пору (да, впрочем, и никогда не поздно) человек учится получать удовольствие от общения с самим собой. А умение общаться с внешним миром приходит совершенно естественно как следствие, как побочный результат.
Скука и усталость от одиночества - совсем не то, чем стоит хвалиться, тем более, козырять в надежде заинтересовать собою людей. "Откликнись, незнакомый друг, я так устал от одиночества!" - типичный образчик притязаний тех, кто вместо того, чтобы перестать быть скучным, хочет распространить свою скуку на других. Ах, как это просто: чтобы одинокому крокодилу найти друга, ему надо перестать быть просто крокодилом и стать немножко Геной. Гена - это уже личность.
Короче говоря, вас не устрашат любые превратности судьбы, если вы заблаговременно наполните свои головы китайцами и прочими неуничтожимыми вещами.
ДЛИНА ПОВОДКА
- Уеду, - говорит подруга. - Уеду! Меня здесь ничего не держит.
Это она так уговаривает себя. Никуда не уедет. А если уедет, я сильно удивлюсь.
Вот биологи опыт проводили. Ставили в аквариум стеклянную перегородку, в одну половинку запускали просто рыбок, а в другую - пираний. Пираньи рвались сожрать соседок по коммуналке, однако больно стукались в перегородку. Со временем они поняли, какой территорией располагают, и даже облизываться перестали. Перегородку убрали. И что же? Ученые пираньи так и плавали в своей половине, не пытаясь открыть охотничий сезон. У них выработался рефлекс: плавать от сих до сих.
Рассказывают подобное и о собаках. Будто если у цепного пса рвется поводок, он тоже не выбегает за привычный круг. Этому верится с трудом. Наверное, те собаки были очень старыми или слепыми. Наши заашкадарские носятся повсюду, только отпусти. Но это, в общем, не так важно, поскольку мы-то говорим о людях.
Барьеры, поставленные для них, невидимы, как стекло в аквариуме. Привычная среда, одна и та же тропинка из дому. Юбка не длинней и не короче, чем всегда. Это мелочи и детали. Но точно так же - в выборе работы, любви, судьбы. Стоит над нами хитроумный экспериментатор, или этого хотим для себя мы сами?
Человек отличается от рыбки тем, что со временем начинает понимать ситуацию, в которой оказался. Он начинает видеть эти нематериальные преграды. А дальше в соответствии с характером: обижается и ищет виноватых в лице членов правительства, своего начальника, спутника жизни или в лице судьбы; страдает и во всем винит себя слабого, безынициативного, ни к чему не годного, а также - судьбу; ломает барьеры и, насквозь советский, оказывается, к примеру, профессором Гарвардского университета или тибетским монахом. Меняют судьбу немногие, потому что одно дело - увидеть свои барьеры и поводочки, другое - их разрушить. Они же не снаружи. Они - внутри человека. Они - составляющая его личности, недаром называют их по науке ограничивающими убеждениями. Все равно, что разрушать себя. А мощное чувство самосохраненья? А народная мудрость про то, что от добра добра не ищут?
Психолог-публицист В. Жикаренцев так объясняет возникновение внутренних барьеров: "Опыт детства впечатывается в нашу клеточную память." И пример приводит самый банальный: девушка, у которой пил отец, чаще всего выходит замуж за пьяницу. Люди, выросшие с постоянным ощущением нехватки денег в семье, всю жизнь живут с этим ощущением. Ну, а те, кто родились принцами, с пеленок знают, что весь мир у их ног, так оно в дальнейшем и выходит. Продолжая думать в эту сторону, легко впасть в отчаяние от безысходности. Однако есть же у нас примеры удачного сопротивления обстоятельствам. И с клеточной памятью можно поспорить.
Хорошо бы найти универсальный рецепт, как это делается. Увеличить длину поводка.
Вы заметили, мы говорим о способе жить, а используем при этом пространственные образы. Быть свободным - это быть свободным в передвижении - в пространстве или в мысли. Есть люди, которым этого не надо, они не завидуют путешественникам и мыслителям. Их поводок и так длиннее, чем им нужно. Они могут быть этим даже интересны.
Жить, натягивая поводок, который сам себе придумал. Рваться вперед и к свету, но не трогаться с места. Поставить цель и тут же перед ней стушеваться. Влюбиться - и запретить себе это, испугавшись, что он - не для меня. Мысль о том, что все люди таковы, не утешает, потому что это неправда. Рыбки все одинаковы, а люди разные.
Почему же я не позволяю себе перемен?
А почему вы живете не так, как вам хочется?
Может быть, мы не до конца понимаем, что живем последний раз, жизни набело не будет...
С НОВЫМ СЧАСТЬЕМ!
Ходишь одной и той же дорогой на одну и ту же работу, видишь одни и те же лица в одних и тех же местах. Порой ловишь себя на желании начать здороваться с соратниками по стоянию на троллейбусной остановке - такими привычными становятся встречи. Жизнь неизменна, мир замкнут, время остановилось. Как большого разнообразия ждешь, когда же наконец начнется настоящая зима. Вот она начинается - со свирепых морозов и колючих метелей. И сразу становится вечной и бесконечной. Не было лета, не было травки, даже осенних дождей. Никогда. И не будет. Только белая стылость, дворник-сизиф со скребком, мокнущий изнутри нос и стынущие снаружи щеки.
И вдруг во все это входит запах хвои и ожидания чего-то... Серая жизнь с готовностью расслоилась на белое и черное. Программируем и заклинаем: пусть все тяжелое, плохое, надоевшее останется в прошлом. Пусть в будущем - только радостное, пушистое и теплое, беленькое такое, со звездочками конфетти. Заклинания подкрепляются магическими действиями: срочно узнать, в какого цвета обновке надо сидеть под елкой в новогоднюю ночь, обязательно - шампанское, чтобы с боем курантов пробка в потолок. А еще, говорят, надо в это время быстро-быстро написать на бумажке желание, сжечь и пепел размешать в бокале с вином, и уж тогда наверняка все сбудется. Что? Счастье, конечно.
Господи! И ведь не второй год живем, в смысле - не первый раз Новый год встречаем. Как маленькие, честное слово. Ну, новый год. То есть, еще один. Много ли на нашей памяти сбывшихся упований?
Как хочется новизны! Поэтому мы играем в Новый год, и как похожа наша игра на жизнь! Если разобраться, жизнь просто переполнена новизной, но не в календаре же искать ее. Новые люди рождаются, новые чувства приходят, и я даже не очень буду спорить, что кому-то помогают новогодние загадалки. Счастья ли мы ищем? Нет, мы ищем того, из чего оно, по нашему предположению, проистекает. Здоровья себе и детям (остальное купим), денег-денег-денег (купим и здоровья), работу престижную, жениха хорошего, лета урожайного, налогов поменьше и чтобы наконец перестал так бесстыдно дорожать хлеб второго января и в другие дни. В общем, и того, и другого, и пятого-десятого, загадываем с конкретностью до перламутровых пуговиц... И, наверное, это уже чересчур. А ну как у нашего счастья, которое судьба уже готова была щедро из мешка тряхануть, пуговицы-то из другого материала? Собьем ее с толку и останемся без ничего.
Могу предложить простой рецепт, который, правда, не всем годится. Заключается он в том, чтобы принимать как подарок все происходящее с тобой. В зубы не смотреть. И не забывать благодарить судьбу. Она отзывчива на благодарность. Она дает нам радости для отдохновенья и трудности для роста души.
Есть красивая и лаконичная формула существования в этой жизни. Ее называют молитвой оптинских старцев, иногда связывают с именем Сергия Радонежского, но я думаю, происхождение ее более древнее. "Боже, дай мне силы изменить то, что я не могу пережить, дай мне мужество пережить то, что я не могу изменить, и дай мне мудрость отличить одно от другого".
Давно собираюсь написать это красивыми буквами на красивой табличке и повесить на стенку, чтобы почаще вспоминать. Третью часть особенно. И все-таки, почему с новым счастьем? Разве оно стареет?
ВЕЧНАЯ МОЛОДОСТЬ
Полагая, что возраст - это та протяженность, с которой мы способны извлекать наши личные воспоминания, мы, конечно же, имеем в виду прожитые годы.
Интересно, что за один календарный отрезок кто-то проживает больше, кто-то меньше. Из двоих сверстников вполне искренне один может говорить о себе: "Я человек немолодой", - и претендовать на почтительное к себе отношение и сидячее место в общественном транспорте, а другой - бегать за девочками и думать, что все еще впереди. Кроме возраста по паспорту, есть возраст психологический - на сколько человек себя ощущает. В семидесятые эту тему исследовали философ Головаха и психолог Кроник с помощью читателей журнала "Знание - сила". Их вывод был отчасти парадоксален. Психологический возраст оказывался тем выше, чем больше человек ожидал прожить и чем больше он успел сделать. Важным становилось такое понятие, как реализованность жизни. Не трудности и боренья внутренне старят человека, а удачливость, обустроенность. Достижение целей. Исполнение желаний. Не к этому ли направлены людские устремленья? А получается, что спешим устать, оставить главное - позади. Примета старости - не морщинки, остеохондроз и внуки, а уверенность в том, что все хорошее осталось в прошлом. Однако стоит увидеть новые перспективы - и человек молодеет. Значит, нужно ждать, надеяться, строить планы, меняться - и окружать себя молодыми существами.
Последнее - из советов кинолога. Завести молодое существо рекомендуется для того, чтобы у вашего домашнего любимца продлился активный период жизни. Думаю, вполне применимо и к людям.
Попутно заметим, что обновляя цели, можно не только понижать свой психологический возраст, но и продлять жизнь. Например, почти все селекционеры - долгожители, ведь им приходится ждать отдаленных результатов своих опытов.
...Ехали мы в троллейбусе, и что-то с ним случилось под железнодорожным мостом. Водитель звякал снаружи, налаживал. Пассажиры томились, отпуская досадливые реплики и хмурясь. И тут один пожилой с виду человек сказал: "Куда вы торопитесь, люди! Каждый шаг приближает нас к смерти". И поломка вдруг оказалась умиротворяющей передышкой на гибельном пути, возможностью задуматься о смысле движения, называемого жизнью.
Пыталась я исчислять свой возраст по методу вышеназванных специалистов. Но получалось то 19, то 37. Очень трудно было определиться с событиями - в смысле, что именно считать таковыми. (Требовалось определить уровень насыщенности событиями каждого прожитого и непрожитого пятилетия своей жизни по десятибалльной шкале). Скажем, окончание вуза было для меня явлением проходным, вовсе не событийным, а вот найденный туманным утром кем-то приготовленный букет диких тюльпанов в горной речке и сейчас волнует душу. Неудобной оказалась для меня концепция непрерывного настоящего, раздвигающего свои границы и назад, в прошлое, и вперед, в будущее. Гораздо ближе мне представление о времени как о начинающемся будущем. Прошлого просто нет, все начинается сейчас. Так воспринимали и описывали время Гераклит и Анаксагор. Где же здесь место возрасту? Поэтому на вопрос, сколько вам лет, лихорадочно (с арифметикой-то не в ладу) отсчитываешь от нынешнего года год рождения.
И возраст оборачивается такой условной условностью, которая то и дело нужна кому-то, но ты не знаешь, зачем. Разве пенсию вовремя начислить...
Однако и вечная молодость, вечная нереализованность, ожиданья, которые все не сбываются, - хорошо ли это?
Злая писательница Людмила Петрушевская говорит об одном своем скорбном персонаже: "Она ждала возвращения молодости и свято верила в это. Где-то там, в глубине сознания, она ожидала лучших времен, то есть, что она встрепенется, сбросит с себя эту внешность, расцветет, как расцветала некогда после отпусков". Вместо этого увозят старушку в психушку.
Наслаждаясь вечной молодостью, полезно время от времени сверяться с паспортными данными. Но как не хочется!
ПОКА ВСЕ ИДЕТ НОРМАЛЬНО
На необязательный вопрос при встрече: "Как дела?" - она не начинает рассказывать о особенностях функционирования своего организма или о моральных качествах соседей и родственников. Она даже не говорит простенькое "хорошо". Отвечает: "Собираюсь жить вечно. Пока все идет нормально." Сразу же резко осознаешь собственную смертность и внутреннее согласие с этой смертностью. А она - нет, не согласна, она хитрая. А я почему соглашаюсь?
Хочется быстренько начать искать основания для того, чтобы и самой иметь право так красиво и независимо произнести: все идет нормально.
На ум приходят в первую очередь несчастья. В первую очередь не столько свои, сколько всеобщие - война в Югославии (а у сына призывной возраст), тля (огурцов не будет), выборы в Думу (вообще нет цензурных слов). Нет, нужно смотреть ближе... Попробуем. Жизнь длинная, а проходит быстро. Моложе я уже не буду. Все уважают, но никто не помогает. Зарплату дают, но на нее не проживешь. Все нормально?
А как же, конечно!
Тут вспоминается еще одна знакомая. Из литературы. Великолепная Скарлетт говорила в самых трудных ситуациях: "Об этом я подумаю завтра". И до завтра у нее тоже все шло нормально. Фокус в том, что завтра никогда не наступает. Мы живем в сегодня, и чтобы сегодня сохранить душевное спокойствие, проблемы вытесняются в завтра. Думаю, это и есть оптимизм. Жизнь проходит быстро, но она длинная. Каждый самый крошечный ее кусочек может быть потрясающе интересным. Может, если нам очень хочется. Никто мне не помогает? Но я же никого об этом не прошу! Мне, видите ли, неловко утруждать собой людей. (Наверное, боюсь, что мне откажут, лучше не стану просить). Молодость уходит, это правда, но с нею - и глупость, и неуверенность в себе. Все нормально!
Услышишь фразу - нешаблонную, парадоксальную - примеришь к себе, и словно старый шкаф перетряхнула, посмотрела на просвет и на разрыв устоявшиеся свои привычки и предубеждения. Это - оставить, то - выбросить, а что-то отдать бедным. Только по сторонам поглядывай, как бы самой что на бедность не подкинули из скарба, свободным личностям не подходящего.
Мы вправду бессмертны. Мир возник при нашем рождении, он существует, пока мы живы, с нашей якобы смертью он исчезнет. Если вам прежде говорили что-то другое, забудьте эту чушь.
Все идет нормально. Кричат галки, идут дожди, плывут облака. А мы - единичные, исключительные миры - притворяемся просто людьми, хотя в глубине души каждый знает: жизнь вечна...
ШЕЛ В КОМНАТУ...
Меня спросили, как я реагирую на свои ошибки.
Я их люблю. Они - часть меня, часть моей жизни, часть большого мира и еще они то, на что я имею право.
И все-таки cамая-cамая первая, невысказанная реакция на такой вопрос - надо ли признаваться? Признаваться в ошибках. Разве это не то, чего следует стыдиться, таить в темном уголке души, а если говорить, то с раскаянием и твердым обещанием впредь никогда-никогда? Почему? Зачем нас уверили в необходимости быть для всех хорошими и не иметь права на ошибку?
В целях самозащиты от давления этой заповеди человек или вечно кается и плачется (повинную голову меч не сечет), или отвергает само подозрение на то, что он может что-то сделать не так, и решительно отказывается от обсуждения этой темы. Для него ошибаться - значит быть плохим. Наверное, хотя и смотрится себялюбцем, он все же не настолько любит себя, чтобы позволить какую ни то промашку, быть иногда самим собой без оглядки на светлый образ Образцового Гражданина или кем еще он себя считает.
Может быть, это даже хорошо, но почему-то трудно жить. Подумайте только: постоянно приходится себя контролировать - правильно или неправильно? Однако это не то, чтобы сказать, например: Бог все видит. Так высоко оценка не поднимается. На том уровне как раз нет страха, поскольку есть вера в милость Божью. Нет, наш цензор пониже, но и посуровей, он идеолог долженствования, он знает, что такое хорошо и что такое плохо. Он организует черно-белый мир о жесткими коридорами "можно" и "нельзя" и понуждает верить в его реальность. К счастью, это неправда. Мир многоцветен. Сказать: "Я могу ошибаться, я ошибаюсь, я имею право на ошибку", - и мир становится пластичным, текучим, в нем уютно и радостно. Зачем же отчаиваться? Ошибка - это всегда поступок, в какой-то мере меняющий ровное течение жизни, иначе мы ее не заметили бы. Не странно ли, что никто не считает ошибкой день, прожитый как всегда. Даже тусклый, скучный. Ошибка обрывает монотонность. Ах! Что-то сделано, что-то сказано, ситуация одномоментно разворачивается какой-то иной стороной и требует решения. Это пугает. и, предпринимая какое-либо действие, мы прогнозируем успех в конкретных образах: я делаю это, и тогда произойдет то-то и то-то. И мы делаем это задуманное, а в результате получаем неожиданно для себя нечто совсем новое, чего не было в красивом проекте. Но не время каяться и портить себе прическу! Притормозите со своим отчаянием, приглядитесь к тому, что вы получили. Возможно, то, что вы посчитали ошибкой, более ценно, чем успех. Давайте брать пример с ученых-экспериментаторов. Они-то давно застолбили право на ошибку: мол, отрицательный результат - тоже результат. Если так обстоит дело в науке, то почему не в жизни? В жизни это тем более верно.
Я не скажу, что не стоит анализировать свои поступки и печалиться. Стоит, наверное. Но, может быть, вместо: "Ах, зачем я это сделала, недотепа такая! И все-то у меня не как у людей!" - попробовать по-другому: "Чем ценна для меня новая ситуация?" Это может быть урок, предостережение или даже избавление от более крупных несчастий. Как посмотреть. Как увидеть.
По ошибке (склянку с кислотой опрокинул) француз Куртуа получил йод. А как крупно ошибались искатели Индии, если в результате открыли Америку! А сколько маленьких приятных открытий случается из-за того, что кто-то "шел в комнату, попал в другую"... Их можно полюбить - свои ошибки.
ПРОСИ ПОДАРОК
Если вслушаться в гомон, постоянно звучащий вокруг, можно уловить, как безотчетно и часто люди в той или иной форме высказывают свои требования к миру. Желания (делимся мечтами), обиды (не сбылось, не дали), гнев (не оправдали ожиданий). Представляется, что мы, как командированный в ГУМе, носимся по жизни со списком в руках и ставим в нем птички: есть, нет, есть... И еще сверяем списки, заглядывая через плечо друг другу. Реестр ожиданий.
Но мы не гуляем в райском саду. Не владеем волшебной палочкой. Мечты сбываются не все. То, что сбылось, забылось, то, что не дается, приобретает несоразмерно большое значение. И кажется уже, что неудачи преследуют, все плохо, все трудно, никто не любит, жизнь не удалась. Невротическая арифметика, говорят. Еще говорят: эмоциональное вымогательство. "Ведь я прошу так мало..." Когда говорим о образе жизни и, может быть, даже о смысле ее, к чему приложить понятия "много" и "мало"?
И вот я делаю крохотный шажок в сторону от потока жизни, и вот я ничего не прошу. Почему я это делаю? Нет, я не становлюсь свободнее, напротив - таким способом я водружаю вокруг себя прочные стены. Говоря:"Мне ничего не нужно от жизни", - люди обнаруживают свою уязвимость перед возможным отказом, недоверие к тем, кто рядом. Конечно же, высказывая желания, я обнаруживаю свои слабые места. Всегда найдется кто-то, кто захочет использовать это против меня. Делай со мной что хочешь, Братец Лис, только не бросай меня в этот терновый куст!
Мы защищаемся, когда боимся нападения.
Когда мы боимся отказа, то чего мы в самом деле боимся? Может быть, "потерять лицо", предстать слабым в глазах других, утратить уважение, выглядеть неудачником?
Просите, и дано будет вам; ищите, и обрящете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
А если нет - значит не то просили, не так и не там. Просьба не может быть контрактом (я хорошо себя веду, делаю то-то и то-то, и за это мне должны). Можно ли заключить контракт с миром, в который мы приходим неизвестно почему и с какой целью? Я и мир - мы не равны. Люди тратят жизнь (всю жизнь!) только на то, чтобы узнать наконец правила, узнать условия, на которых они сюда допущены.
Молодой человек, назовем его Димой, страстно занят богоискательством. Вроде бы уже нашел свое и говорит об этом со счастливым выражением лица. Но вот встретила его снова - у него период сомнений. На Бога обижен: "Я просил его, а он не дает мне ответа". "А может быть, ты не сумел услышать этот ответ? - говорю. - В какой форме ты хочешь его получить? Слушай людей, ответ придет через них". Он знает, он слушает, но слышит не совсем то, что хотел бы, и обижается. А я потом додумываю эту мысль: через людей.
Мы все друг другу и мир, и судьба, и может быть даже Бог - в том смысле, что он присутствует в наших душах. Если другие, кто рядом, для меня - судьба, то и я - судьба для этих других. И мне не нравится, когда говорят: пойди туда и сделай это, Мне нравится, когда ко мне относятся с доверием и надеждой.
Получается в идеале вот что. Просить не о том, на что как бы имеешь права (заслужено), не о том, что считаешь возможным просить (не откажут), а о том, что хочешь, действительно хочешь. Это близко к молитве и к просьбе во сне. Известный исследователь снов Евгений Цветков учит: встретишь кого во сне, спроси имя и попроси подарок. Не конкретную вещь, поскольку откуда ж нам знать, в чем мы действительно нуждаемся. Подарок. Это и будет то, что нужно. Перекинем правило сна на жизнь и станем просить у судьбы просто счастья.
Оно придет как подарок.
Нужно только чуть-чуть постараться, чтобы суметь его разглядеть и оценить.
ОТ СТАРТА К ФИНИШУ
Участник соревнований по бегу, даже если он придет последним, всегда обойдет болельщиков, зевак и случайных прохожих хотя бы потому, что они не строились на старте и не прицеливались к финишу. И он этим безотчетно горд. Он бежит, выкладывается и даже может добиться результата. Даже может прийти первым. А другие, те, что по сторонам трассы, вообще не бегут. Думаю, для бегущих это бывает порой странновато. Хотя, возможно, небегущие тоже заняты важным делом. Этого с беговой дорожки не видать.
Дама в очень высоком чиновном ранге рассказывала о житейской ситуации. У подруги женился брат. Родственники были довольны: девушка умненькая, из простой семьи, без особых запросов, значит, жизнь молодых будет спокойной. Однако через некоторое время те же самые обстоятельства стали вызывать у них недовольство. Молодая жена впервые в жизни почувствовала себя вполне обеспеченной, наслаждалась этим и никак не стимулировала мужа к дальнейшему повышению его материального и карьерного статуса. В том смысле, что она восторгалась отдыхом на испанском побережье и не требовала покупки виллы на Сейшельских островах.
Как можно?! - говорили наша дама и ее подруга, золовка той золушки. Как можно не добиваться лучшей жизни, когда есть все возможности, только не ленись, не останавливайся, выкладывайся - есть шанс стать если не первым, то среди первых. Им было странно, что есть люди, которые не хотят бежать. Достоинство современного человека они без тени сомнения измеряли в пробивном таланте и количестве у.е.
Есть сомнения.
Может, я это говорю потому, что сама ленива и незаинтересована в обгонялках? Человек всему находит объясненья и оправданья. Мы и лень оправдаем: мы якобы выше разных тараканьих бегов, нам нужно время, чтобы лежать в траве и смотреть на небо, где, возможно, наш истинный дом. Как будто мы все из себя такие возвышенные...
Все равно есть сомненья.
С концом советской жизни на нас, совершенно к этому не готовых, обрушился мощный пропагандистский императив: человек должен добиваться успеха. Сколько появилось книжек по теме! Сколько новых приемов гонки на опережение! Мы учились улыбаться левосторонней улыбкой, садиться в диагональ и производить хорошее впечатление на работодателя. Однако при этом осталось актуальным для успешной карьеры умение пить не пьянея, казаться не умнее начальника и, главное, иметь связи. В этом никакие заокеанские технологии успеха нас не изменят. В России и посейчас не модно и не нужно демонстрировать свою профпригодность. Об этом можно бы поговорить и поподробнее, однако перейдем сразу к выводам. Вывод такой: их пути продвижения к успеху нам подходят в очень малой степени. А вот сама идея добиваться успеха внедрилась и проросла. Теперь социологи медицины констатируют новые причины суицидов, депрессий, неврозов: людям, особенно часто молодым, кажется, что они отстают от других, и они впадают в отчаяние. При этом внешне, со стороны, могут выглядеть удачливыми и обеспеченными, но сами они видят пятки бегущих впереди, и это им невыносимо.
Для наших массовая включенность в такую гонку не подготовлена ни историческим прошлым, ни наследственностью. Не будем вспоминать про приваловские миллионы - их наследники в СССР не выжили.
Совсем не скажу, что бег - это плохо, а лежание на диване - это хорошо. Просто не все спортсмены. Кому-то больше подходит бесцельный бег трусцой.
Чемпионы будут смотреть на нас свысока. Но мы-то знаем, что мы заняты делом. Например, помидоры маринуем. И вообще, если честно, большинство людей хотят не успеха, а здоровья и счастья в личной жизни. Чего мы друг другу и желаем при всяком удобном случае.
Сегодня как раз такой случай: планета Земля пережила солнечное затмение, мы живы, и давайте все друг друга с этим поздравим.
А потом займемся делами. Может, даже пробежимся немного. Это бодрит.
ВОЛЬНЫЕ ТРАВЫ
В троллейбусе, едущем мимо пышно цветущих клумб, разговаривают мальчик и девочка лет семи:
- Если сорвать одну ромашку, какой штраф?
- Никакой не штраф!
Вмешивается мама:
- На газонах вообще нельзя рвать цветы. Другие дети тоже захотят, и если каждый сорвет по цветку, то что будет?
Девочка немного подумала и решила:
- Пусть больше сажают!
Идиллия. Город Солнца. Мечта о мире, где взрослые сажают цветы только для того, чтобы всякий ребенок, когда ему вздумается, мог сорвать свою ромашку. Рядом эта мечта с завистливой мечтой некоторых взрослых о дочиста промытых тротуарах, или она находится с ней в противоречии? Асфальт и фонари - и вольные травы.
В незнакомых городах всегда удивляет внезапное, как пробуждение, явление пустыря с бурьяном сразу за поворотом европейски ухоженной центральной улицы. В своем - нет. В своем привычно. Даже радостно видеть весной буйство одуванчиков на всех газонах.
Люди строят город, пряча живую почву, но делают это с обычной российской ленцой, давая свой шанс и травам. Европейцы в этом последовательнее. Видим в кино: у них и цветочки на улицах в горшках, и деревья в кадках. Красиво, но не по-нашему.
Любуешься нарядным газоном, где правильными немецкими рядочками высажены яркие цветы с неизвестными именами, и думаешь: старались люди, значит, это хорошо, это должно быть приятно смотреть на такой газон. И вдруг, нарушая симметрию, выглянет где-то сбоку незапланированный полынный стебелек, сразу что-то дрогнет в душе, потеплеет. Из глубин выплывает улыбка, и идешь дальше, ощущая, что есть еще силы любить этот мир.
Незатертое слово, неожиданный жест, если идут они от изначальной людской самобытности, точно так же и удивляют, и радуют. В человеке естественность выпалывается воспитанием. Из него, в общем-то, тоже есть намерение сделать если не мостовую, то хотя бы клумбу - что-то функциональное, понятное и однозначное. Интересно задавать людям вопрос: ты кто? Интересно слышать ответы. "Я Иван Иваныч Иванов", - констатация паспортных данных. Его так называют, он считает себя этим названием. "Я врач, слесарь, архитектор..." - человек не мыслит себя без своего дела. Он умеет, он может, он этим горд. "Я мама". Нет комментариев. "Я гений", - это несколько раз в десятиминутном разговоре повторил клиент психогенетика доктора Тойча Константин Германович. Так он сражается со своими комплексами. И еще он говорил: "Мы меняем этот мир". Уж это-то бесспорно.
"Да кто ты такая?" - говорит мне милый, желая поссориться. "Я радость твоей жизни", - и он молчит, потому что не решается поверить.
Не знаю, как вам, а мне очень легко с людьми, которые говорят то, что чувствуют, умеют проговорить оттенки собственных ощущений; которые делают то, что им нравится, и никогда (или почти никогда) то, что их хотели бы заставить делать искусные садовники.
Подобно тому, как городской стебелек пробивается сквозь асфальт, и протекает вся человеческая жизнь: много-много усилий, многослойное давление извне и хилый результат, о котором мы говорим как об успехе. Где они, где - бескрайние просторы, где все для тебя - и солнце, и теплый дождь, и шмели, и ласковый ветерок? И последнее наслаждение - быть сорванным детской ручонкой из любопытства и на радость.
ПРОЙТИ ЗОНУ
"Сталкер" - двухсерийная метафора. Жизнь представляется безоблачной и цветущей, но не навязывай ей своих желаний, не иди к ним напрямую. Опасно. Сделай замах и пусти вперед Ученого. За ним - Писателя. Они исследуют твою тропу и скажут, что там. Изучат и опишут.
Неважно для этого пути, что ты говоришь людям. И даже - что ты думаешь о себе. И ты не знаешь на самом деле своих сокровенных желаний, они сокровенны для тебя самого. Важно только, насколько ты гармонизирован с той местностью, где движешься. (Путь - метафора жизни, это так очевидно, что вряд ли стоит об этом упоминать). Зона реагирует на состояние.
Разговариваем с подругой по телефону:
- Как дела?
- Снова боюсь войны. Как тогда, когда дети были маленькими. Я каждый вечер засыпала с этим страхом. Угораздило же родиться на этой планете!
- А ты не думаешь, что в других мирах может быть гораздо хуже?
И она рассказывает о своих снах, где люди в мрачных одеждах ходят строем, безликими командами, спускаются в ржавые люки - подразумевается, что там они живут в рабском труде. Мне нравится, как она описывает переход в сон: он ощущается ею как нырок в воду, в реку. Не правда ли, ныряешь всегда для того, чтобы вынырнуть где-то в другом месте, может, даже на другом берегу? И засыпаешь - тоже как выныриваешь в ином мире.
Со смертью, наверное, тоже будет так: нырок - и ты в другом мире. Каком, интересно?
- Выходит, мы здесь не в ссылке, а в санатории?
- Возможно...
Мы в состоянии временности. Есть время смотреть на облака. Думать о смысле жизни. "Чья-то идиотская выдумка!" - раздраженно говорит в "Сталкере" Писатель. Говорит обо всем сразу: о зоне, про которую мы проницательно догадались, что это сновидческий конспект всех наших жизней, о поисках смыслов, о вечной тщете человека познать самого себя.
Идти, рисковать, дойти до цели - и усомниться в том, что она существует. Быть на пороге и сказать: "Не верю". В кино можно вернуться обратно. Зона фантастична тем, что по ней можно двигаться вспять. Но мы знаем, что потом, в самом конце (а он будет?) мы все равно окажемся на этом пороге. Нельзя будет вернуться, нельзя постоять и помедлить в раздумьях. Сокровенное исполнится.
Смотрела фильм и очень сильно завидовала режиссеру. До зависти восхищалась. Как красиво, как ловко он заставил нас мучиться сомненьями: что сокровенно во мне? Несу я благо в сути своей или разрушение? Быть недоверчивым по отношению к чужим желаньям - в этом нет ничего особенного, а засомневаться в себе...
Вам не кажется, что катаклизмы, катастрофы, военный психоз и все такое прочее - это чьи-то исполнившиеся невысказанные и непоправимые желанья. Кто-то, как мина замедленного действия, переступил порог Комнаты и не вернулся, а его низменные страсти корежат жизнь человечества.
Это я о том, что, поглощая жизнь, неплохо бы время от времени тормознуть и к себе прислушаться: что там накопилось, какие осадочные породы слеглись? О душе, что ли, подумать. Или еще раз посмотреть старое кино.
И хочется говорить случайным прохожим:
- Привет, сталкер! Ты все еще в пути?